Я, Дикая Дика

— Во! — выруливает между домом и магазинчиком байк: у всех челюсть до полу, глаза в пять копеек екатериниских: «Харлей»! Настоящий, хромированный, блестящий, сексуальный — не хухры-мухры! Ва-аще! Не то, что мы тут на «Уральчике», патриоты бедные… У-у, какие у Гоблина глазки стали — козёл позавидует! Сами прикиньте. Когда все малость очухались, можно было и на седока перекинуться — тоже есть на что пообалдевать, само достоинство и простота, так ловко замешанные в одном байкере! Он поздоровался и с каким-то непонятным интересом уставился на меня: оглядел обстоятельно, деловито — не как женщину, а как некий говорящий предмет, пока все его байк щупали и охали. Хотя он больно-то не позволял, иногда говорил чуть свысока:

— Но-но! Не бескультурствуйте!

А мне просто кивнул, глядя странноватыми тёмными глазами прямо в глаза:

— Шут!

— Дика! — а руки не подал, и я убрала протянутую было ладонь. А ресницы-то у мальчика шика-арные! Над такими дивными и пугающими глазами…

— Дикая! — положил мне лапу на плечо Гоблин. Меня это немного раздражило — смотри-ка, хозяин, блядь! Только я всмотрелась что не так с парнем, а он… с меня эти глазюки большие, холодные аж весь кумар враз согнали! Наркоман что ли? Героиновый видно, тени на веках, волосы длинные как прутья, ирокез выбрит, а кожа пересохшая, какая-то серая. Белки глаз желтоватые, а зрачки широкие — широкие, и не поймешь, какого цвета. Губы сильно шелушатся — а катаешься без шлема, мальчик! Гоблин, конечно, давай с ним чё-то забодяживать о своём железном. Шут охотно отвечает. Потом смотрю, уже не знает как отклепаться от него. Просто в игнор, встал в полный рост, и перекрывая общие вялые базары, ни на кого не глядя всё так же пусто, объявил:

— Народ! Завтра в девять в «Экваторе» концерт наш, новая группа «Дети Смерти», так всех вас ждем! Вход бесплатный! Будет круто, халявное пиво, замогильный угар и вонь разложения, в том числе и морального, обещаем стопудово!

— Чё такое, чё играете? А кто? — народ малость оживился.

— Колбасим железный индастриал, я на ритме, Патрон Дурь — ну, вы наверняка не знаете! — с эдаким пафосом, тьфу! — Поёт, то бишь воет, и бас мучает, барабила Кайф и две девушки, — тут он сделал многозначительную паузу, — оч-чень красивые девушки — Айрин — соло, и Джойс — скрипочка.

— А Патрон… как? — подал голос Бормотун.

— Патрон Дурь, или Дурь Патрон.

— Да, вон он — кто? Чё-то не слыхал вроде…

— Дурь — Хозяин наш, — ответил Шут, и глаза его блеснули синими белками: — Старый-старый панк, ты знать не можешь, он давно-о в глубо-оком андеграунде тусуется. Ваще мутит щас интересную фишку втихаря, повезёт — ещё узнаете! — и зачем-то опять уставился на меня. А ночь сгущается, и так мне нехорошо от этих блестящих лихорадочных глаз… поспешно отвернулась — б-рр! — и наткнулась взглядом на Король. Она страшно побледнела, скорчилась, будто ей желудок свело, и смотрит в одну точку расширенными глазами куда-то в землю.

— Ну ладно, народ, всех жду в Экваторе, раздача пива начинается в восемь. Приходите, особенно вы, девушка!

Я чуть не подпрыгнула, когда он мне руку на плечо положил и наклонился лицом к лицу. Ужас, страшный какой вот так вблизи, стопудово наколотый!

— Вас я за кулисы проведу, только в семь на входе будьте!

Я зачем-то тупо кивнула — мама-бля! Да, конечно, тока вали скорее отсюда!

Он завёл мотор, я глубоко вздохнула, отходя от впечатлений, повернулась к Король — спросить, чего с ней, желудок? Сердце? Глядь, а её там нет, она уже возле Шута, за рукав его схватила, шепчет что-то, смотрит умоляюще, дёргается. Будто сейчас описается! Прокатиться, видно хочет.

— Слышь, а это не те Король и Шут, а? — кутая меня со спины в свою теплую, вонючую бензином косуху сказал прямо в ухо Гоблин. Я сморщилась, потрогала задетое в обострении ушко:

— Не знаю. Первый раз слышу.

— Такая парочка была, довольно известная, тока я смотрю — вроде она! А он — не он, колется чтоль? У неё ирокез был рыжий, а щас чёрная! А Шут че-то пару лет назад кажись, пропал куда-то летом, полгода обсуждали всей тусовкой, еле успокоились. Фиг знает, я на рожу-то его не помню, надо спросить у кого-нибудь!

— Нахер надо! — взбесилась я, тоже мне, интересно! — Мне пох, поехали давай!

Странно, но он не разозлился, а лишь немного понурившись, кивнул, и полез на байк. Шут совершенно плоско покивав на Машины умоления, скрылся. Она же бросив нам сухое:

— Пока! — пошла на остановку, звоня кому-то по мобиле. Этот пьяный чувила, что с ней сидел, ваще никак не прореагировал.