Я была рядом

Три или четыре дня спустя, когда я собираюсь на работу после дневной сиесты, Алекс велит мне взять ее с собой. Она хочет посмотреть фотографии Алисы и почитать письма, которыми мы обменивались. Я чувствую, что выполнение этого ее желания лишит меня последних обломков разбившейся мечты. Я говорю себе, что наверняка Алекс теперь станет угнетать меня всю оставшуюся жизнь, но я, как обычно, веду себя покорно. Про себя думаю: «Господи, она даже не удосужилась спросить, не занят ли я, не помешает ли она», «Вот стерва, вот дура!» — но отвечаю Алекс: «О’кей, идем». Впрочем, тут же добавляю: «Знаешь, приготовься к тому, что ты не увидишь ничего особенного, в моем компьютере почти ничего не осталось. Я удалял практически все письма, одно за другим, ведь я предполагал, что однажды ты можешь случайно нагрянуть в офис». Будучи все-таки не полным кретином, я предвидел подобную ситуацию, как-никак я знаю свою жену. Я, разумеется, ничего не удалил, просто тщательно заархивировал письма Алисы в безымянной папке. Что касается фотографий, то, хотя меня и раздражает любопытство Алекс, какая-то частичка моей души втайне злорадствует: Алекс увидит, как Алиса красива, и расстроится. Итак, мы добираемся до офиса, властным движением она приставляет к моему компьютеру еще один стул и приказывает включить экран. К счастью, Алекс не очень умеет обращаться с компьютером. С почти трогательной наивностью она произносит: «Покажи мне все, я хочу проверить все файлы». Я удерживаюсь от того, чтобы сказать ей о куче работы, которая меня ждет, объясняю ей, что процедура займет добрых четыре часа, но если она так хочет, пожалуйста. Моя переписка с Алисой, состоящая из семидесяти страниц, спрятана в безымянной папке в файле «Архивы итогов генеральной ассамблеи». Я медленно и методично перехожу от папки к папке, Алекс нервничает и наконец сдается, ничего не поняв, и просит меня оставить эту затею. Вне себя от досады, безапелляционным тоном Алекс приказывает показать ей фотографии. Я открываю нужную папку, и на экране появляются многочисленные Алисы: Алиса в спортивной майке в Мексике, Алиса в Греции, Алиса на велосипеде, Алиса на мотороллере, Алиса на модельных пробах. Я искусно скрываю свою гордость, но втайне наслаждаюсь победой. В то же время мне очень грустно: я потерял ангела. «Она очень красива», — произносит Алекс странным голосом: в нем ненависть и восхищение. В моей голове молниеносно проносится извращенного содержания картинка, на которой Алекс с Алисой занимаются любовью. Кошмар! Внезапно, словно очнувшись от сна, Алекс говорит: «Вы с ней очень похожи. Прямо как брат и сестра». Она еще долго рассматривает фотографии, затем добавляет: «Ну ладно, теперь отправь их все до единой в корзину. И уничтожь содержимое корзины». Я все делаю, как она велит, я спокоен, ибо отлично умею восстанавливать уничтоженные документы. Я стараюсь развеять малейшие подозрения Алекс насчет того, что мне жалко фотографий, поэтому говорю: «Вот видишь, мне абсолютно нечего от тебя скрывать. Если тебя интересует что-нибудь еще, не стесняйся спросить». В этот момент я испытываю одно-единственное желание: чтобы Алекс наконец ушла и оставила меня в покое, наедине с моим отчаянием, с моей грустью, с моим стыдом, чтобы у меня было время привести мысли в порядок и усесться за работу. Однако, как раз когда пора завершать сеанс семейного мазохизма, Алекс, счастливая тем, что успешно помучила меня, ледяным голосом произносит: «А теперь проверим твою электронную почту». Я открываю почту, полностью освобожденную от писем несколько дней назад. Впрочем, там все еще висит последнее послание Алисы, написанное, когда я казался ей не куском дерьма, как сейчас, а королем солнечной Италии. Алекс приникает к экрану и внимательно смотрит. Письмо написано по-итальянски. «Переводи, — приказывает мне железный голос. — Ах да, в твоих интересах ничего не пропускать, я очень внимательно слежу». К счастью, в этом письме нет ни намека на Алекс или что-нибудь такое, что могло бы усилить ее ненависть ко мне. Однако в последнем абзаце она пишет, что хотела бы видеть меня голым, лежащим рядом с ней в постели. Она описывает, как мы молча томились бы желанием, растущим от одних лишь взглядов и слов, как мы сдерживали бы себя до той минуты, когда страсть стала бы совсем невыносимой. Она заканчивает строками о том, что единственная ее мечта — видеть меня сгорающим от желания, а потом отдаться мне. Пиф-паф — это удар не в бровь, а в глаз, у меня ощущение, что Алекс меня в буквальном смысле кастрировала. Я перевожу ей последний отрывок с преувеличенно смущенным видом, говорящим: «Прости, мне жаль, я не хотел, чтобы ты это услышала. Но ведь ты сама напросилась». Завершив чтение письма, я сказал себе: «Слава богу, пытке конец, теперь она свалит». Как бы не так! Ее лицо принимает ядовито-садистское выражение, и эта сучка осмеливается предложить мне следующее: «А теперь ты напишешь мне ее электронный адрес, вот здесь, на бумажке». Это уже слишком, чтобы я молчал, поэтому я собираюсь с силами и отвечаю своим жалким, неуверенным голоском: «Нет, прости, но нет, я не согласен, надо это прекратить, иначе мы никогда не справимся с ситуацией! Мы должны постараться начать наши отношения заново, как и договаривались в воскресенье, мы должны отвлечься, не дави на меня». Она вытаращивает на меня полные возмущения глаза, ее лицо искажается ненавистью, она окидывает меня с ног до головы презрительным взглядом, уродливо кривит рот, словно собирается плюнуть, и кричит: «Что?! Ты смеешь указывать мне, что делать?! Ты отказываешь мне в том, что я прошу?! Ты считаешь, что имеешь право отказывать мне в чем бы то ни было?! Ты в своем уме?! Сейчас же дай мне ее адрес!» — «Нет». Я смотрю на ее руки и думаю, что она наверняка врежет мне как следует, однако ничего подобного, Алекс только бросает на меня убийственный взгляд: «Ну, погоди!» В ярости она выдирает из моих рук мышку и, растерянно кликая на обе кнопки сразу, возвращается к началу страницы. Затем она отпускает мышку, берет ручку и с видом воинственной мстительницы переписывает адрес Алисы. Тут я не выдерживаю и начинаю открыто психовать: «Зачем ты это делаешь? Что ты будешь делать с этим адресом? Что ты хочешь ей написать? Скажи, умоляю!» Еще чуть-чуть, и я бы захныкал как ребенок, говорю тебе. Я настоящая тряпка, настоящий кусок дерьма, по-другому и не назовешь. «Не беспокойся, — отвечает она с плотоядной улыбкой, — я не стану ей писать, я просто проводила эксперимент, хотела понять, дашь ты мне ее адрес по собственной воле или нет». С этими словами она берет сумку и уходит, а я остаюсь один с чувством изорванной души, облегченной совести и небывалой до сего момента жалости к себе.