Я была рядом

Мы ничего не знаем друг о друге, мы, скорее всего, больше не увидимся, поэтому нам нечего терять и мы можем позволить себе ничего не скрывать друг от друга. Я спокойно рассказываю ей об Александрине, о моем доме в Танамбо, о неудачной попытке бросить жену, о черноте, в которую меня повергло чувство вины, о переменчивости жизни, о Кодонге, о мобалийце, о том, как я стал рогоносцем, о депрессии и о своем невыносимом эго. Я часто улыбаюсь ей. И с удивлением обнаруживаю, что она по-настоящему умеет слушать, а не просто вежливо ждет своей очереди, чтобы заговорить. Тем не менее я держу над собой контроль и строго слежу за тем, чтобы меня не понесло: во-первых, у меня не так уж много сил, а во-вторых, люди, с которыми можно поговорить, встречаются не так редко. Однако через какое-то время мы совершенно забываем, зачем встретились, ибо наша беседа так свободна, так насыщенна, так ценна, что я, не отдавая себе в том отчета, аккуратно начинаю гладить ее по голове левой рукой, правую кладу на бедро, наклоняюсь вперед, и мы сливаемся в пламенном поцелуе, столь естественном, будто с самого начала все только к этому и шло. Боже, сколько лет я не целовал белых женщин! Я на них даже не смотрел, я не воспринимал их как объект моего сексуального интереса — настолько преследовал меня образ Александрины, настолько я был одержим ею, хотел ее, настолько она меня впечатляла, затмевая всех вокруг, настолько я терялся перед ее совершенством, страдал из-за ее отстраненности, из-за своего несовершенства, в том числе и в постели, настолько сухими и враждебными были ее реплики, брошенные в мою сторону, что с каждым годом я все больше погружался в нее — в мою любовь, в мое страдание, в мое желание. На вкус губы Алисы еще нежнее, чем на вид. В моих руках, словно в руках художника, ее лицо и шея обретают еще большее изящество. Наконец я отстраняюсь от нее, она краснеет, улыбается, внимательно смотрит мне в глаза, ожидая излияния чувств, которое обычно сопровождает подобные фейерверки страсти. Я нахожу забавным тот факт, что целую девушку, у которой глаза такого же цвета, как мои, и белая кожа, как у меня. Вблизи ее лицо напоминает портрет белокурой мадонны эпохи Ренессанса: такой же разрез глаз, благородный нос, линия скул — я знаю, что это расхожее сравнение, но оно точное. Я словно смотрюсь в зеркало. И это чувство родства, близости, почти инцеста — своего рода возвращение к самому себе, возможность побыть самим собой. Мне уютно, мне спокойно — как будто я снова очутился в детстве. Я прекрасно владею собой, потому что я не боюсь Алисы, не жду от нее подвоха. И дело не в том, что она моложе меня на десять лет, а в том, что она белая женщина. Она миниатюрнее, моложе, грациознее, улыбчивее Александрины. Рядом с ней я не кажусь себе нелепым бледнолицым дохляком. Наоборот, я выгляжу высоким, мускулистым. Прожив столько лет с черной стервой, чей рост и вес не уступали моим, я перестал бояться женщин вообще, я стал универсальным, вездеходным. С точки зрения Алисы, я виртуозно владею искусством налаживания отношений между полами, в которых каждый должен сначала получить удовольствие. В этой тонкой интеллектуальной игре взаимного обольщения я словно вновь обретаю себя, вновь вскакиваю на коня, в хорошем смысле слова. Прямо бальзам на душу. Хотя на самом деле я не могу назвать этот поцелуй победой. Понимаешь, для меня такая банальная вещь, как поцелуй с незнакомкой, — большая редкость. Девушек, которых я целовал с тех пор, как мне минуло пятнадцать, можно сосчитать по пальцам. Что? Не веришь? Клянусь тебе: по пальцам, причем на одной руке! Но главное в том, что эти поцелуи на стороне были мне совсем не нужны. Если я и Дон Жуан, то поневоле. В действительности я наивный идеалист, верный муж, романтик, честное слово, так и есть. Впрочем, несмотря ни на что, я вполне мог бы быть звездой порно, ибо на самом-то деле я одержим сексом, мне желанны все женщины, мое влечение и энергия бьют через край, я ненасытен. И тем не менее я должен мириться с мыслью, что принадлежу одной-единственной женщине. Подумать только! С пятнадцати лет до тридцати я прожил, изменив жене один лишь раз, — это о многом говорит, не так ли? Прости, я чувствую, что у меня не выходит быть легким в общении. Ничего не поделаешь. Большинство парней моего возраста просто пресыщены количеством смененных девушек. Они касались самых разных губ, ощущали во рту самые разные языки, трогали разные груди, разные попы, — короче говоря, они поимели столько всяких тел, что им больше не хочется. Не то что мне! Я все еще остаюсь зачарованным мальчиком. Незнакомка, обыкновенная простушка, для меня оказывается прекрасной девой, обещающей праздник моему телу. И я жажду приключения, авантюры, поиска сокровищ и обретения самого ценного из них — ее тела. Может, это наивно, мне плевать. Я, пожалуй, даже горжусь своей наивностью или, скорее, тем, что мне удалось в моем возрасте сохранить своего рода целомудрие, подарившее мне самые сладкие минуты счастья.