Я буду рядом

Напротив университета автобус остановился, я вышла и стала подниматься наверх из подземного перехода, тут неожиданно столкнулась с ним. Я поприветствовала его пожатием руки. Его худая ладонь, словно состоящая из одних лишь костей, обтянутых кожей, лежала в моей ладони. И тем не менее в ней чувствовалась сила. Он улыбнулся одними глазами и крепко пожал в ответ мою руку. В тот момент я должна была отпустить его, но мы пошли дальше, держась за руки. Приятная легкость исчезла, и вскоре мы оба умолкли. Мы упустили шанс спокойно и естественно отпустить друг друга, и я все явственнее ощущала его прикосновение. Мне было неловко резко отпустить его руку, но я не могла продолжать и дальше держать ее. Я так сильно разволновалась, что моя ладонь стала горячей. И его охватили, вероятно, такие же чувства. Держась за руки и мучаясь от неопределенности, мы в полном молчании продолжали идти к университету. Я не могла избавиться от навязчивой мысли, когда же отпустить его ладонь, и чувствовала в себе нарастание жара. Я шла вперед без ума от тревоги и постепенно поняла, что начинаю успокаиваться. Улицы наполнял шум, но я ничего не слышала и не видела. И даже страх, что нас могут узнать, растаял, словно легкий снег. В тот момент мне хотелось бесконечно идти рядом с ним, держась за руки. Мы прошли отель, прошли книжную лавку и магазин одежды. Мы прошли мимо ресторана, откуда доносился аромат лапши удон, и все так же, рука об руку, молча поднялись по лестнице, по обе стороны которой росли высокие деревья, к светофору на главной улице недалеко от ворот университета. Мы пересекли улицу и прошли мимо театра. Студенческий городок оживленно гудел. Студенты сидели на скамейках, толпились около телефонов-автоматов и доски объявлений. Он взглянул на меня и спросил:

– Ну а теперь я могу получить назад свою руку?

Он словно спрашивал у меня разрешения. И я наконец отпустила. Он похлопал меня по плечу и один направился к зданию. Я подумала, был ли человек, о котором написала Миру, профессором Юном?

– Юн, отпусти мою руку. Ай!

Я ослабила хватку.

– Ты и Мен Сё так же схватила за руку?

– Что?

– Ну и сила у тебя!

Мы взглянули друг на друга и расхохотались. Миру попыталась отдернуть свою ладонь, но я не отпускала ее.

Неожиданно Миру спросила:

– Хочешь вместе со мной пойти в бани на Тунсан в три часа в субботу?

Эти бани располагались по соседству с моим домом, но внутрь я ни разу не заходила. Из окна своей комнаты я могла разглядеть красную кирпичную трубу между старыми домиками с выведенной белой краской надписью: «Бани Тунсан».

– Ты приглашаешь меня в общественную баню?

– Да.

Она впервые пригласила меня куда-то одну. И только подумать куда – не в кино и не в кафе, а в общественную баню? Я бросила взгляд на Водопада. Он стоял на крепостной стене и указывал на восток, словно его тело превратилось в компас, ориентирующий других, где находится Самсендон и Чхансиндон. Он объяснял, что мы поднялись на западный склон горы Нак и внизу как раз лежит Тунсандон, с одной стороны – Ичхвадон, с другой – Чхуншиндон. Заходящее солнце заливало дома к востоку от горы сверкающим золотом своих лучей. Озаренный этим светом Мен Сё обернулся и взглянул на нас с Миру. Впервые в жизни я забралась так высоко, чтобы полюбоваться закатом солнца над городом.

* * *

Нацуме Сосеки был высокоуважаемым в Японии писателем династии Мэйдзи. В юности за успешную учебу его отправило в Англию продолжать образование японское правительство, выделив стипендию. Его жизненный опыт в Англии оказался столь печальным, что некоторое время он страдал от нервного расстройства. Он забросил преподавательскую деятельность в Токийском Императорском университете и весьма уважаемую должность профессора, чтобы полностью заняться написанием романов. Возможно, сочинительство оказалось для него единственным способом принять и пережить удар, нанесенный его душе современной реальностью. Говорят, в последние годы своей жизни он по утрам изучал английскую литературу и писал прекрасные фантастические рассказы, а после полудня составлял сборники китайской поэзии. В течение дня он словно путешествовал с Запада на Восток. Некоторые считают, что это признак его глубины и утонченности, но мне кажется, причиной всему явилась напряженная душевная борьба от нежелания попасть под влияние только одной стороны.

Сегодня, когда я сидел на деревянном настиле на крыше дома, где живет Юн, она вдруг протянула мне записную книжку Миру и воскликнула:

– Только взгляни на это!

С тех пор как мы вместе по очереди записывали по предложению, прошло довольно продолжительное время, и теперь собирались начать все сначала. Миру отправилась помыть руки, прежде чем мы примемся за дело.