И звуки, и краски

Глыбу мрамора закатили через окно в мастерскую Вара, которая находилась на первом этаже красивого двухэтажного особняка. Проводив соседей, помогавших установить глыбу, Борко закрыл дверь, зажег свет в мастерской, еще раз обошел поставленную торчком заготовку, по-хозяйски похлопал ее по шершавым бокам и, наконец, вернулся к Лену и Тылко.

— Садитесь, сейчас ужин сообразим…

Но Лен и Тылко уже нашли себе занятие. Вдоль стены стояли сотни рам с картинами, изрисованные картонки, валялись рулоны бумаги с эскизами.

— А-а, — усмехнулся Вар, накрывая на стол, точнее, колченогий верстак, заменявший, похоже, и мольберт, а если судить по количеству краски, намазанной на его обшарпанные доски, то еще и палитру. — Там отцовские… Моего мало… Мое — во-он! — кивнул он в сторону гигантских планшетов, вымазанных зеленой краской. На фрагментах картин видны были тщательно прорисованные шелковые нити наград, чьи-то плечи, губы, брови.

— Ну, этой живописи мы насмотрелись, — засмеялся Беско. — Выходит, это ты площади засоряешь Своими рисунками?

— Выходит, я… — не обиделся Вар.

— А настоящее у тебя что-нибудь есть?

— Настоящее… — повторил он, собираясь с мыслями. — А как же! Тащи вон те… Да нет… рядом…

Лен и Тылко вытянули с десяток пыльных рам. На одной из картин был изображен Беско! Такой, каким он был пару лет назад — совсем еще мальчишка. Но взгляд Лена на картине поражал… Непонятно, как это удалось Вару, но все, что было нарисовано на картине, зритель видел как бы глазами Беско. Мир словно отражался в двух тональностях. И треснувший этот мир, этот надлом был надломом души или судьбы…

— Да-а-а… — только и смог вымолвить Беско. — Как это тебе удается?

— Ты вон ту посмотри, — усмехнулся Вар. На другой картине был изображен некто, напоминающий самого Борко. Странное и страшное впечатление производила та картина. Человек с неимоверной силой пытался вырваться из чего-то, похожего на трясину. Трясина была составлена из тысяч слившихся друг с другом лиц, каких-то сцен, кричащих людей… Какие-то пьяные дрововозы били женщину, столь же пьяные хари висели на рукаве этого, рвущегося из трясины человека, и они уже успели оторвать рукав. Приглядевшись, Беско с холодком в спине понял, что оторвался не только рукав, но и сама рука. Кусок спины, который был виден у человека, наполовину превратился в тяжелую бутовую глыбу. На лице у рвущегося не было скорби.

Ни жалости, ни боли, ни скорби не было на лице растерянного.

Лишь до неистовства обостренное желание увидеть что-то творящееся за пределами картины. Была во взгляде обреченность и вместе с тем решимость стоять до конца.

— Ну, ты, брат, даешь… — только и смог вымолвить Беско. — И после этого ты можешь… — Он не нашел слов и лишь носком башмака показал на планшет с огромными буквами… «ЖИМУ!»

— Эх, Беско, Беско… А жить-то на что-то надо! А жрать-то что-то надо! Присаживайтесь… к слову, коли вышло… А кто же мне за это вот хотя бы талон на костюм даст? Вот и крутишься. Нашелся заказчик на скульптуру, так ты думаешь, ему «Раздумья святого Тыско» требуются? Ага… Скажу — упадешь… Ты бы на него самого посмотрел… Кстати, он вот-вот подъехать должен. Да ешьте вы! — вконец осерчав, прикрикнул Борко Вар.

Некоторое время компания похрустывала косточками стригуна. Вар сходил и принес баллон с загубником, запечатанный фирменной красно-синей лентой.

— Будешь? — спросил он у Беско.

— Достаточно было примеров в детстве, — отшутился тот, качая головой.

Тылко и Вар нюхали вдвоем, розовея лицом, обсуждая качество газа, говоря о преимуществах различных сортов, о технологии перегонки.

— Ты бы лучше показал те статуэтки… Помнишь, рассказывал? — попросил Лен.

— А-а… Это можно, — согласился Борко и, поставив пару колченогих стульев друг на друга, принялся копаться на антресолях, откуда полетели стружка, лоскуты бумаги и материи.

Наконец он протянул Беско большую — в локоть — фигуру. Тот осторожно принял одну за другой три фигуры и расставил их среди блюдец и грязных стаканов на столе. Неловкий, с негнущейся спиной Борко слез со своей цирковой пирамиды и, сопя, примостился за спиной Лена.

Для Беско, совершенно потрясенного, казалось остановилось время. Он ничего не видел и не слышал, глядя на чудо, равного которому не видел в своей жизни.

Фигурки были выполнены из странного материала, подобного фарфору, но, в отличие от фарфора, материал этот менял фактуру в зависимости от того, что было выполнено из него.

Тончайший материал платьев переходил в плоть руки… Ноги стояли на мягкой зеленой траве…

Осторожно подышав на фигурку женщины Лен погладил ее платком, и под розовой кожей стала видна синяя жилка, которая билась в такт биениям сердца! Охнув, Беско поставил фигурку на стол.

— Сколько же она… живет?

— Полных шесть сотен лет.

— И ты говоришь, что их было десять?

— Ну да… Все десять святых. Это вот остались Гойя, Малко и Тыско… — указал Вар на старика с лукавым взглядом.

Казалось, старик сейчас же качнет головой и спросит: «А ты думал?»