И всё, что будет после…

– И чего только не делать, чтобы не делать! Ну, надо же… – зевнул паршивец, скептически глядя на экран. – Сколько же они руками махать-то будут?… Впрочем, как у них там?.. Махать… – не строить?.. Работа – не волк, в лес не убежит… Да ни один трудолюбивый народ в Европе такую поговорку не поймёт! Русский менталитет… Эх! А вам подавай – «умнее»! Культуру вам подавай. Чего захотели! Да после перестройки последнюю отберут… Нет, на стадионы уже гонять не станут. Разве что – послушать попсу. Так очень умно! Народ, который слушает «не попсу», а Барда… – разве будет терпеть, что с ним творят? – Он ещё раз вяло зевнул и, демонстративно отодвинув манжет серой робы, посмотрел на свою руку, где у каждого нормального человека есть часы, но у него их, видимо, отродясь не было. – Мне-то что? Пусть машут… У меня и своих забот по горло…

Пепка пожал плечами и отвернулся, но его шеф выглядел таким грустным, что Жоре сделалось не по себе.

– Только вас, Командор, жалко… Просто сердце сейчас разорвётся, как жаль… Возьмите таблетку…

Иностранец отвёл протянутую Пепкину руку с неизвестно откуда взявшейся белой пилюлей на ладони и сказал вдруг изменившимся, каким-то хриплым, но до боли знакомым голосом:

– Чьё-то сердце сейчас разорвётся…

– Да… Если есть среди них хоть один с честным сердцем, оно не выдержит… Командор! – вскричал Пепка, взглянув на часы, которых, готов был поклясться Жора, не было ещё минуту назад. – Неужели?

– Оно уже разорвалось…

– Это Бард? Мы опоздали? Нет! Оно ещё бьётся здесь… Я слышу.

– Нет, это второе почувствовало потерю, едва родившись…

– Но первое? Оно было там?

– Мы ошиблись… Он умер, Чесь!

– Он не мог умереть сейчас… Нет-нет!

– Скорая не приехала.

– Ах, какие же подлецы его окружали!

– Рассудит история…

– История в таких случаях молчит!

Не услышал Жора, что дальше сказал «фиолетовый», маячивший перед ним в каком-то лиловом облаке. Разобравший вдруг Жору хмель уносил его на упругих покачивающихся волнах, то увлекая во тьму, то снова выбрасывая на поверхность, и Жора видел стол, отодвинутый ближе к двери телевизор, горящие угли в печке и двух непонятных людей, шептавшихся у огня, говоривших о чём-то важном, чего он по-прежнему не понимал, а потому, не дождавшись конца этого бредового диалога, осушил залпом стоявший перед ним стакан… Огненная волна обожгла всё внутри и начала заполнять мир снаружи… накрывая комнату и людей, а потом, схлынув, обнажала то спину цыганки, вглядывавшейся в телевизор, то сгорбившегося над столом Борисовича, тот угрюмо смотрел в пространство перед собой. Наконец, Жора не смог больше сопротивляться – отодвинулся от окна, прислонился к стенке, и сон окончательно овладел им.

Сон, приснившийся Жоре, был странен.

Он увидел себя в иной реальности, узнаваемой по жёлтому свету без солнца и безмолвию мерцавших образов, – в реальности, которую рождает мозг.

Он увидел себя в хате Константика за столом, только стол и комната были такими длинными, что Жора не мог видеть их конца. Рядом с Жорою, под иконами на месте наследника-иностранца сидел серый незнакомец. Другим концом стол простирался в бесконечность… и два ряда сидевших друг против друга людей казались Жоре такими же бесконечными. Сам он сидел на своём месте, спиной к стене, только на стуле, а не на лавке, и между ним и серой расплывающейся фигурой за левым концом стола были ещё две женщины. И все люди, знакомые и незнакомые, были освещены жёлтым, будто электрическим светом – вглядевшись, Жора узнал всех виденных сегодня обитателей лесного лагеря, перемешанных с какими-то неизвестными личностями. Тут были даже дети…

Почему-то он знал, что все эти люди собраны здесь специально, и никто не смеет уйти, выдвинуться назад из-за стола со своим стулом…

Жора подался вперёд – и не смог, нельзя было наклониться. Откинулся было назад – мешала спинка стула, но даже шея, и та не могла согнуться, затылок чувствовал сопротивление. И двигаться можно было только в одной плоскости, параллельной столу: вправо-влево. В плоскости же, перпендикулярной столу, любые движения давались с неимоверным трудом – даже вытянуть руку или наклониться вперед было невозможно, точно какое-то силовое поле или невидимая преграда превращали сидящих в узников этого стола.

И Жора опять-таки знал, что все эти люди испытывают давление…

Неожиданно звук резко отодвинутого стула раздался в гуле едва различимых голосов, и белокурая девушка справа от Жоры, отодвинувшаяся на своём стуле, бессильно обмякла, уронив руки, как плети, голова её опустилась на грудь. Сосед её резко вскочил, рванувшись к женщине, но невидимая сила скрутила его и уничтожила их обоих. Два отодвинутых к стене стула были свободны.

С неимоверным трудом Жора повернул голову сначала вправо, потом влево и понял, какая сила требовалась тем двоим… Серый расплывчатый незнакомец во главе стола выглядел теперь иначе. Пульсирующий, светящийся двумя цветами силуэт человека, с которого содрали кожу – это было переплетение сетей сосудов: красных, вероятно, артериальных, и синих – венозных. Красно-синяя голова и красные прозрачные руки…