И всё, что будет после…

Бежавший повернулся к крыльцу, укоризненно погрозил пальцем джинсовому иностранцу, крича:

– Ну что же ты? Ну… Скажи же ему, скажи: друг! Друг… Друг моего брата! – и только успел протянуть страшно вымазанные в каком-то мазуте руки навстречу в ужасе застывшему Жоре, и только успел вскричать «Пепка! Чеслав Пепка, личный шофёр и переводчик. Прошу любить и жаловать!», как вдруг пошел сильный дождь, забарабанил по крыше и по траве и вмиг вымочил на всех одежду, но зато наилучшим образом решил все дипломатические проблемы. И Жора, избавленный от их решения, и кривляющийся шофёр, которого все упорно почему-то называли «Збышек», и даже начавшая улыбаться цыганка закончили неловкую немую сцену дружным бегством под крышу. Ибо каждому не оставалось ничего другого, как спасаться от дождя.

На крыльце под навесом всем хватило места отряхнуться (иностранец тактично ретировался за дверь), и как-то вдруг завязалась та естественная беседа, когда, слово за слово – и всё становится на своё место. Даже фиолетовый иностранец заученно улыбался и кивал всем через порог. И всё было бы благообразно и как у людей, кабы не Збышек Пепка, этот наглый шофёр в клоунской кепке: они с цыганкой явно успели заиметь зуб друг на друга… Как ни старался он казаться душою общества, а всё у него выходило как-то пакостно, всё-то он подзуживал и юлил, и что-то в его словах да было как не у нашего человека… Цыганка засобиралась домой. Шумный летний дождь кончился так же неожиданно, как и пошёл – последние потоки воды текли с соломенной кровли.

– Ах, домик! Ах, экземплярчик!.. – кривлялся Пепка, а с крыши все лило и лило. Он подставил голову под капель, и в его выбеленных перекисью и завитых химической завивкою волосах застревали соломинки и сухие листья, которые снесло дождём. – Во всей Европе такого, небось, не сыщешь. Хоть сейчас его под колпак в музей!

Цыганка плюнула и, нащупав ногой ступеньку, стала искать в темноте перила.

– А сарай! – шут вытянул руку за перила и указал в темноту, где за перекосившейся, съехавшей с петель дверью сверкала иностранная фара. – К сожалению, господа… Музеем ему не стать! Не в этом, увы, сарае скуёт свою великую империю Бил Гейтс!

Цыганка, ещё раз плюнув, припустила вниз и споткнулась, нога заскользила по мокрым доскам. Ворона стойко держалась на плече.

– Нет-нет, мы вас не отпустим! – вскричал вдруг иностранец в джинсовом костюме – и получилось у него на чистейшем русском языке без всякого акцента.

Второй проворно обошёл остолбеневшего Жору, прыгнул задом через две ступеньки вниз и преградил путь цыганке.

– Дорогая тётушка! Пожалуйте на телевизор! – приложился он к ручке родственницы своего шефа. – Непременно просим!

– Пожа-луйте на телеви-зор-рр! – подхватила ворона и вдруг разошлась. – Не отпус-с-стим! Др-р-руг! Дррруг моего бр-р-р-рата! Непррременно на телевизоррр!

– Печка у меня прогорит! – отмахнулась цыганка. – Промокла вся, и вечерю надо сварить.

– А вы – к нам! К нам на вечерю! – проворковал шофёр иностранного племянника. – У нас уже всё готово. Ничего не надо варить! И печка у нас горит.

– Нет, дякуй! Кабанчика покормить трэба.

Фиолетовый иностранец достал из джинсов фонарик и осветил вход в сарай, где стояла роскошная голубая машина незнакомой марки, покрашенная перламутровой флюоресцирующей краской.

– Ну… так мы вас на машине подвезём… Мигом! – вскричал Пепка.

– Отстань! И сама дойду, не маленькая.

«Фиолетовый» осветил ступеньки, по которым стала спускаться старуха.

– Чесь, у нас всё готово, – шепнул он, передавая шофёру фонарь.

– Так мы за вами подъедем! – закивал Пепка, повернулся ко всем спиной и галантно подхватил под руку цыганку, навострившись её провожать. – И Борисовича уже позвали! Ай-яй-яй! Как же Борисович-то без вас?

Цыганка отпихнула его руку.

– Я приду! – оглянулась она, на прощанье кивнув всем. – После программы «Время» аткрыттё олимпиады будут повторять… Приду глядеть!

– О, непременно… – задумчиво повторил иностранец. – Олимпиада…

– Да знаете ли вы, – заорав, перебил вдруг Пепка и ткнул в джинсовую куртку пальцем, – что если бы не олимпиада, он бы, вот, не приехал? Но, к счастью – олимпиада! Сам наш хозяин олимпиаду решил посетить и сейчас в Москве… А он, вот, – смылся! И меня с собой! Ему ещё отвечать придётся! У-у-у! – он гневно скорчил рожу и пригрозил кому-то, потом снова принял растроганный вид. – Но как же было не смыться!? Надо ж было ему… к родственникам. Посетить! Вернуться… в родные местины… через столько лет…

Пепка картинно пустил слезу, утёр грязным кулаком глаза и вдруг обернулся и, раскрыв объятия, бросился теперь к Жоре.

– А, знаете ли, дядюшка…. Дядюшка его, царство ему небесное, Константику три миллиона оставил! Мильён – вот, ему, и три миллиона – Константику!..

Жоре пришлось вытерпеть объятия иностранца, мокрая рубашка прилипла к телу, после чего он стал дрожать. Всё это время «джинсовый» стоял рядом и молча наблюдал сцену.

– Греться, греться, сушиться! – тут же сказал он, указывая Пепке взглядом проводить цыганку, а Жору, приглашая на порог.