Другими словами, все сравнение с «Американцами за демократическое действие» безнадежно неверно. В 1948 году бескомпромиссные оказались достаточно принципиальными, чтобы покинуть ряды Демократической партии и предложить свой собственный список кандидатов. И их наивность в отношении СССР можно отчасти понять. В то время думающий человек мог, по крайней мере, считать, что государственный социализм — шаг вперед по сравнению с монополистическим капитализмом и войны необходимо избежать любой ценой. Однако в данном случае противники компромисса — не только активисты и ядро сбора партийных средств, они также уклоняются от однозначной оценки врага, который даже не пытается представить себя разделяющим ценности Просвещения и, более того, неуязвим для более грубого довода «взаимного гарантированного уничтожения». Советское руководство никак не желало самоубийства, а исламистские фанатики ни о чем другом и не мечтают. В этом контексте самообольстительную и безжизненную веру Бейнарта в то, что Саддама Хусейна можно было бы сдержать, никто всерьезнее разделяет. Он выдает себя, говоря, что продолжение жестоких и неизбирательных санкций могло бы привести к саморазрушению баасистского режима. А почему бы не попытаться представить, как выглядел бы Ирак в день подобного саморазрушения? Скорее всего, это не была бы «бархатная революция», а Руанда или Конго в Персидском заливе? Сейчас дела обстоят плохо, однако было бы, несомненно, хуже.
Поэтому сколь бы скверно ни был обоснован и исполнен импровизированный переход администрации Буша к политическим переменам в регионе, он скорее сравним с отказом Рейгана от периода застоя в холодной войне. И я не вижу признаков того, что американские левые и либералы понимают, что значит вновь сделаться партией статус-кво. В своем самообольстительном и самонадеянном подзаголовке, утверждающем, что эту войну смогут выиграть
Как неаппетитно
В январе этого года меня пригласили прийти и выступить на открытом собрании группы Республиканская еврейская коалиция. Темой доклада была программа ООН «Нефть в обмен на продовольствие» или, другими словами, то, как коррупция в Организации Объединенных Наций фактически помогла Саддаму Хусейну финансировать множество русских, французских и британских друзей своего режима. Я очень хотел подробно рассказать об этой чудовищной схеме, и для меня не имело значения, что у меня было мало общего с группой, столь любезно предоставившей мне трибуну. Было назначено время и место (старая церковь в центре Вашингтона), и даже, помню, я сказал организаторам, что готов выступить за прокорм, и жду чисто символического гонорара.
А едва появились предварительные уведомления о событии, как Мортон Клейн из Сионистской организации Америки стал затевать скандал. Беря в те дни телефонную трубку, я неизменно слышал просьбу репортера «Форвард» или другой подобной газеты прокомментировать его заявления. Из того, что я долгие годы говорил об Израиле и израильской политике, Клейн оценил далеко не все. Он ярился от одной мысли, что меня решила пригласить консервативная еврейская организация. И для него не имело значения, что высказываться меня просили не о сионизме, и уж никак не о том сионизме крайнего толка в духе Жаботинского, исповедуемого фракцией, чьим глашатаем он является. Все кончилось тем, что собрание отменили. Я получил еще массу звонков от представителей Республиканской еврейской коалиции, в которых они критиковали Клейна, от чистого сердца давая мне понять, что внезапно разразившийся конфликт был заранее спланирован, и горячо заверяли, что мое приглашение все еще в силе. А потом телефон погрузился в милосердное молчание.
Я родился не вчера, и в еврейской общине Вашингтона у меня были свои источники, а потому быстро выяснилось то, что мне и без того было ясно, а именно — я оказался случайной жертвой спланированного конфликта. Итак, можем считать, один ноль в пользу Мортона Клейна, и можем отменить тощий чек, предназначавшийся моему любимому объекту благотворительности (Патриотическому союзу Курдистана).