И всё им неймётся!

Все эти сложности, подробности, тонкости не интересуют А.Голенкова. Он занят совсем другими «сюжетами», например: «Суворовых в Красной Ар­мии нет. Есть Рокоссовский» (Сталин)». Подобных «сюжетов» в его заметке не меньше дюжины и ни единого раза не указано, откуда что взято. Неуже­ли авторитет его так велик, что читатели легко по­верят всему, что напишет? Будучи автором несколь­ких книг исторического характера, автор должен бы понимать, что читатель сразу спросит: «Когда, кому Сталин это сказал или где написал?» Неизвестно. И потому сей «сюжетец» не вызывает доверия. Тем более, что достоверно известно: Сталина не восхи­щали подобного рода «исторические параллели», что он высказал хотя бы при попытке сравнить его с Петром Первым. Надо бы ещё понимать, что имя Суворова хорошо подходит для ордена, но масштаб его походов и сражений не идёт ни в какое сравнение с масштабом ратных подвигов наших полководцев в годы Великой Отечественной.

«На одном приёме, - читаем дальше, - провозгла­шают тост за Хрущёва. Все встают. Кроме двоих. Это Рокоссовский и Голованов». Он - Главный маршал авиации. Опять интересно: «Что это был за приём? По какому случаю? Где? Когда? Был ли на нём сам Хрущёв?» И снова ничего неизвестно, потому и дан­ный «сюжет» более чем сомнителен. Тем паче, что Рокоссовский был не из тех людей, которые способ­ны на дешёвое фрондёрство. Мелко это для такого человека.

А.Голенков продолжает: «Полководцем Номер Один я считаю Рокоссовского, пишет Голованов.

- Он выше Жукова и Василевского». Столкнул, за­двинул... Но это писал не Голованов, а страдавший хронической жукофобией Феликс Чуев, вволю по­трудившийся над воспоминаниями Главного мар­шала авиации. Феликс, царство ему небесное, был хорошим собеседником за бутылкой коньяка, но, злоупотребляя тем, что был вхож к Молотову, Кага­новичу, Голованову, он нередко предавался вольным поэтическим фантазиям.

Так, в воспоминаниях Голованова можно прочи­тать, что во время войны у него была интенсивней­шая переписка со Сталиным, которую-де Хрущёв уничтожил. Да с порога видно, что это чушь. С ка­кой стати у Верховного Главнокомандующего могла быть такая переписка с одним из своих подчинён­ных? На войне дело обходится директивами да при­казами, радиограммами да телефонограммами. Тут не до эпистол, хотя, конечно, они порой и бывали. Например, краткая переписка Сталина с Мехлисом о положении на Крымском фронте в 1942 году. Или столь же краткая переписка в том же году Сталина с маршалом Тимошенко и драматургом Корнейчу­ком по поводу его пьесы «Фронт». А моя переписка, читаем в воспоминаниях Голованова, составила три тома. Хорошо, поверим на минутку. И в проделку Хрущёва поверим на секунду. Но ведь ему могли быть доступны только письма Голованова к Ста­лину. А где письма Сталина к Голованову? Они же были у адресата, и он наверняка должен был хра­нить их как великую ценность. И трудно поверить, что не делал копии своих писем по столь высокому адресу. Но ничего этого нет, никаких следов перепи­ски ни в ту, ни в другую сторону не осталось. Совер­шенно ясно, что это лишь по причине её досадного отсутствия в природе.

Фантазии Чуева носят чаще всего либо демони­чески ужасающий, либо романтически возвышен­ный характер. Примером первого был его рассказ о том, что «На Ленинградском фронте Жуков расстре­ливал батальонами». Если даже на минуту забыть все соображения человечности и фактической до­стоверности, то для понимания истинной цены этих слов достаточно задаться вопросом: «А кто же дер­жал фронт вместо этих расстрелянных батальонов в осаждённом городе, где был дорог каждый штык?» Ведь батальон это же сотни четыре человек.

Пример романтического фантазирования Чуева воспроизводит дальше сам Голенков: «Лето 1941 года. Рокоссовский отступает, контратакуя и выводя свой корпус из окружения». Ни в каком окружении 19 мехкорпус, которым командовал Рокоссовский, не был. «Немцы уже тогда его боялись». Жукова и наступающего не боялись, не бежали от страха, а яростно сопротивлялись до самого рейхстага, а Ро­коссовского - и отступающего боялись!

«Вот пример (страха немцев перед Рокоссовским- В.Б.). Нам не удаётся отбить у немцев Сухиничи (под Калугой)». Как так «под»? Километров 70, если не больше. Я там был зимой 42-го. «Поручают Ро­коссовскому. Он передаёт свои приказы специально по открытой связи, рассчитывая на перехват их нем­цами. Расчёт оказался верным: немцы ретируются».

В страхе перед одним именем генерал-лейтенанта. Очень красиво! Но почему же этот панический страх не сработал, допустим, на Курской дуге, когда Ро­коссовский был уже генералом армии, или в Белоруссии, когда он стал уже Маршалом, Героем Совет­ского Союза и кавалером Ордена Победы? Нет, во всех этих битвах немцы сражались отчаянно...Эту выдумку Голенков взял у того же Чуева.