И в пепел обращен

Однако ж Никневен сия идиллия никакой радости не доставляла. Гневно, не мигая, взирала она на поклонившегося в последний раз Керенеля, и лишь после того, как тот отошел от нее, снова раскрыла рот:

– Ну, а теперь изменник. И я, наконец, смогу покинуть это место.

А уж как Луне хотелось поскорей проводить ее восвояси…

– Приведи нам Ифаррена Видара, – велела она, обернувшись к сэру Перегрину.

Исхудавший в железной темнице, точно скелет, вновь скованный рябиновыми кандалами, Видар нетвердым шагом сошел вниз. Из шкатулки он появился без чувств, чем немало порадовал Луну: сие позволяло отправиться на битву с Драконом без посторонних мыслей в голове. Однако шотландские и английские дивные, надзиравшие за ним в подземелье, докладывали, что очнуться он не замедлил и в тот же миг принялся проклинать их всех, причем с необычайной изобретательностью. Теперь он попросту в мрачном, презрительном молчании ждал своей участи.

– Мне угодно, чтоб он страдал, – без предисловий объявила Никневен.

Луна задумалась, вспоминая шотландскую политику касательно пыток… а впрочем, Никневен вряд ли есть дело, что там считают законным короли и королевы смертных.

– Он твой, как и было обещано. А как ты с ним обойдешься, забота уже не наша. Скажу лишь одно: он – изменник, в измене сознался и вполне достоин смерти.

Видар издал мерзкий смешок.

– Выходит, твои блестящие принципы в конце концов уступили целесообразности? А может, мягкое сердце не позволяет держать меня в этой шкатулке?

Караульные вывели его наверх через двери, что в Кратчед Фрайерс, и обогнули Сити кругом, а значит, дым он почуял, однако по-прежнему висящей над Лондоном завесы не разглядел. Запертый в железной темнице, Видар знать не знал, сколь велики перемены, постигшие мир за ее стенами.

Нимало не взволнованная, Луна повернулась к нему. Убеждать Видара в твердости собственных принципов нужды не было: довольно, что твердость их известна ей и тем, кто ее окружает.

– Мы с Принцем просто вверяем твою судьбу усмотрению Гир-Карлин, в знак добрых намерений.

Ничем не проявлявшая добрых намерений, Никневен мрачно скривила губы, но, к удивлению Луны, сказала:

– Ты не должна остаться в стороне. Видар умрет, но не от моей руки.

Луна моргнула.

– Тебе угодно, чтоб его предали казни мы?

– Не вы.

Теперь Гир-Карлин улыбалась, вложив в улыбку всю ненависть, что сдерживала в Халцедоновом Чертоге.

– Пусть его казнят смертные.

– Что?! – зарычал Видар.

В кои-то веки хищный взгляд Гир-Карлин был устремлен не на Луну!

– Я подобных дел не люблю, но для тебя такой конец – в самый раз. Пусть палачами тебе станут те, кого ты презираешь. Не сомневаюсь, Халцедоновому Двору такое устроить по силам. Возможно, побиение камнями? Полагаю, людей, боящихся ведьм и необъяснимых вещей, здесь хватает.

Лицо Видара исказилось от ярости пополам с ужасом. Более жестокого приговора для него Гир-Карлин не сумела бы выдумать даже при всем старании. Воистину, ее страсти не знали границ.

И это внушало тревогу. Да, выполнить просьбу Никневен Луна вполне могла, однако уж очень она отдавала местью, не правосудием.

«Похоже, благородные принципы Энтони оставили след и во мне».

Однако, как и сказала Никневен, Видару подобный конец вполне подходил. В стремлении к могуществу он неизменно использовал смертных, ничуть не заботясь об их благополучии. А в годы войны с Луной далеко перешел границы своеобычной жестокости времен Инвидианы – разжигал бунты, поощрял безумства Армии, подливал масла в огонь всех самых худших побуждений английского народа. Разумеется, в страданиях англичан был виновен не только Видар, однако без него дело не обошлось.

Возможно, это следует счесть и их правосудием.

Однако вовлечение в сию процедуру смертных означало участие в ней Принца Камня. В ответ на взгляд Луны Джек только пожал плечами. Для него Ифаррен Видар был лишь именем, неизменно сопровождаемым проклятиями, а ныне и образом пленника в кандалах, предмета ненависти, что разгорелась задолго до его рождения. Каким ни окажись его мнение, оно будет куда более непредвзятым, чем ее.

– В делах, касающихся смертных, решение за тобою, милорд, – сказала Луна, внутренне наслаждаясь гримасой отвращения на лице Никневен. – Дивные нашего двора выполнить просьбу Гир-Карлин согласны. Возможно ли сие устроить?

Джек ненадолго задумался, а затем лицо его озарилось странной – веселой, но в той же мере горькой улыбкой.

– Да. Полагаю, возможно. Вполне.

Тайберн, Лондон, 27 октября 1666 г.

Дух вокруг Тайбернского Дерева[75] царил просто-таки праздничный. Пусть совсем рядом лежат в руинах четыре пятых Сити, а выжженные земли за городской стеной ничуть не меньше уцелевшей пятой части; пусть целых тринадцать тысяч домов заодно с церквями, залами ливрейных компаний и большинством лондонских центров торговли обратились в золу и пепел – вскоре виновный во всем этом будет болтаться в петле.