И телом, и душой

В одно мгновение мир пошатнулся, закружился вокруг нее в бешеном танце, накренился и… девушка, потеряв равновесие, стараясь схватиться за воздух и скользя слабыми ладонями по дереву, полетела вниз, в зияющую пустоту и, ударившись о стул, бессильно распласталась на полу.

Боль пронзила все ее тело, казалось, до самых кончиков пальцев на ногах. Голова закружилась, когда она попыталась подняться, в висках стучало и билось, нещадно колотилось в нее бешеное сердце. В животе отдалась резкая острая боль, и девушка, потянувшись к нему, чтобы обнять и успокоить своего малыша, через секунду осознала, что между ног сочится что-то липкое.

Она хотела закричать, но не смогла выдавить из себя и слова, судорожно сжимая бедра и не позволяя крови струиться по ногам. Попыталась встать, но боль пронзила ее тело стрелой, и девушка откинулась на пол. Слезы коснулись ее глаз снова, едкие, горькие, горячие слезы боли. Тяжело задышала, успокаиваясь.

Переборов боль, села на полу, не разжимая бедер и поглаживая живот нежными касаниями.

— Все хорошо, мой хороший, — говорила она, нашептывая ему нежности. — Все хорошо, мой золотой… Вот видишь, какая твоя мамочка нерасторопная, — схватившись за опрокинутый стул, морщась от боли, поднялась на ноги. — Прости меня, мое солнышко, — шептала она, корчась от боли и делая вперед шаг за шагом. — Прости, зайка… Все будет хорошо, все будет хорошо… Мамочка с тобой…

Медленно и нерасторопно, с силой сжимая ноги, она прошла в ванную комнату. Морщась, разделась, не переставая разговаривать со своим малышом.

— Сейчас, сейчас, мой хороший… Мамочка только смоет с себя всю эту… гадость… И все будет хорошо…

Почувствовав резкую боль, схватилась за край ванной и, зажмурившись, тяжело задышала.

Когда распахнула глаза и бросила быстрый взгляд на свои сведенные ноги, осознала, что кровь, не останавливаясь, продолжала струиться по ногам.

В ушах зазвенело, перед глазами снова встала едкая, дымящаяся пелена.

Мир закружился вокруг нее в безумной танце, и Лена, погруженная в этот дикий водоворот, с тихим криком отчаянья осела на пол, через мгновение погрузившись в зияющую пустоту и немую тишину.

— НЕТ!..

Очнулась, казалось, спустя вечность. Болело все тело, боль разъедала, казалось, даже внутренности. Кровь продолжала сочиться из нее, и Лена, бессильно откинувшись на стену, зарыдала.

Кое-как, превозмогая боль, добралась до телефона и вызвала скорую, умоляя лишь о том, чтобы они успели и спасли ее малыша. Он должен жить!.. Это она виновата во всем, а не он. Только она!..

Ей казалось, что ее раскроили, такой сильной и раздирающей была боль, пронзившая ее с ног до головы.

Когда прибыли врачи, она едва нашла в себе силы открыть им дверь и, рыдая, упасть прямо на них.

— Пожалуйста, — умоляла она, не сдерживая рыданий, — пожалуйста!.. Спасите, спасите его… Мой мальчик! Он не виноват!.. Пожалуйста, спасите его!..

Ее подхватили сначала на руки, а затем переложили на носилки.

— Нужно сообщить родственникам, — сказал ей словно издалека мужской голос. — Как связаться с ними?

— Спасите моего малыша… — словно не слыша его, шептала Лена в беспамятстве.

— Как связаться с вашим мужем? — повторил врач, потрогав ее за щеки. — Нужно сообщить ему…

Она, едва разлепив губы, прошептала им телефон и погрузилась в спасительную темноту с миллионом различным жужжащих звуков где-то вокруг себя. Но даже тогда она смогла разобрать слова врачей.

Их итог был неутешительным. Выкидыш. Срочно на операционный стол, иначе возможен летальный исход для матери.

Лена противилась одному лишь этому слову. Мотала головой в разные стороны, дергала руками, пытаясь сорваться с места, и сильно сжимала бедра, словно так смогла остановить кровотечение. Задержать своего малыша внутри своего тела. Плакала, рвалась, выкрикивала ругательства, перемешанные с мольбой.

Она до последнего не верила, что это конец. Еще утром, совсем недавно, все было так безоблачно!..

Она умоляла врачей совершить чудо и, даже когда ее положили на стол и сделали общий наркоз, она продолжала шептать и молить о помощи и спасении своего мальчика.

Но спасти ребенка не удалось.

Она очнулась совершенно одна в пустой палате и, еще не осознавая, где находится, первое, что сделала, это потрогала свой живот, желая успокоить малыша и сказать ему, что все хорошо.

Ее живот был плоским. Как и раньше, четыре месяца назад.

Она потрогала его еще раз, и еще. Откинула одеяло, приподнялась и осмотрела его, расширившимися от ужаса глазами, глядя на это изменение. И лишь через минуту осознав, что это изменение означает, она дико закричала, забилась в истерике, разрыдалась, свернувшись калачиком и отвернувшись к стене.

Для нее все было кончено…

У Максима было совещание. То самое, важное, из-за которого он предложил перенести их разговор на вечер, но, едва ему сообщили о том, что его жена в больнице, он бросил все дела приехал к ней.

Когда узнал последние новости, думал, что сердце разорвется от боли и отчаяния прямо там, в коридоре.