И солнце взойдет. Он

Рене слышала о таком. Когда-то давно, ещё в начале обучения, столкнулась на кафедре психиатрии с одним старым профессором. Тогда она снисходительно улыбнулась рассуждениям о гипнозе с его внушением и подчинением, даже стала подопытной на одной из лекций. Безуспешно, конечно. Но сейчас всё происходило совершенно иначе. Она чувствовала, как нежно обнимают невидимые руки чужой воли. Ощущала их мягкие, ненавязчивые, но уверенные движения. А перед глазами всё так же искрило яркое золото, словно солнечный зайчик в чашке горячего чая.

– Поделись со мной, Рене.

Луч устремился вниз, согревая озябшие руки, и она потянулась к нему, чтобы рассказать. Желание выплеснуть желчь своей истории было так сильно и казалось столь правильным, что Рене ни о чем не думала. Ни о том, откуда пришёл этот голос, ни почему так жаждет ему доверять.

– Я хочу, чтобы ты рассказала…

И она уже разлепила пересохшие губы, но неожиданно произнесла нечто совершенно иное:

– Нет.

– Нет? – Казалось, неведомый голос был чуть недоволен отказом, но после короткой паузы снова вернулся к ласковому убеждению. – Тебе нужно кому-то довериться. Прямо сейчас…

– Нет! – на этот раз Рене сказала это достаточно чётко.

Звук собственного голоса вспорол уютный кокон, и она будто прозрела. Исчезло золото и солнечные лучи, тишина наполнилась звуками новой песни, когда Рене медленно вдохнула сухой воздух комнаты. Сама. Своей волей. Уже без опаски сфокусировавшись на карих глазах доктора Ланга, она с вежливой улыбкой проговорила:

– На этом сеанс можно считать законченным. Продлевать не буду. Спасибо.

С неожиданным интересом Рене наблюдала, как плотно сжались бледные губы, как мгновенно изрезали морщинки кожу около глаз, стоило тем едва заметно прищуриться. И только сейчас она поняла – Ланг расположился перед ней на коленях. Видимо, чтобы быть на одном уровне, но даже так ему пришлось сильно сгорбиться. Рене бросила быстрый взгляд вниз и осторожно высвободила пальцы из больших, немного шершавых ладоней. Отчего-то мелькнула мысль, что главному хирургу следовало поберечь руки и не пренебрегать перчатками за рулём мотоцикла. Но та немедленно испарилась, когда Ланг чуть дёрнул уголком рта, а затем потянулся к ней, словно опять хотел поправить вечно непослушные кудрявые волосы. Пальцами он действительно перебрал несколько белокурых прядей, заправил парочку завитков у виска за ухо и вдруг впился в затылок. Рене почувствовала, как жёсткой хваткой сдавило голову, а потом её дёрнуло вперёд.

– В моем вокабулярии не находится слов, чтобы передать, насколько ты меня бесишь, – прошипел он Рене прямо в лицо. – Ну почему – объясни мне! – почему тебе всегда надо сделать по-своему?

– Я… – от неожиданности она растерялась.

Пальцы на секунду сжали сильнее, а потом исчезли, отчего Рене едва не опрокинулась на спинку дивана и только тогда поняла, что Ланг вполне мог бы проломить её череп. Не напрягаясь. На одном только бешенстве, потому что смотрел взглядом человека, дошедшего до всех пределов и немного дальше.

– Это моё дело, – скупо откликнулась Рене, хотя понимала, насколько по-детски прозвучало оправдание.

Видимо, главный хирург считал так же, потому что стремительно поднялся на ноги, собрал рассыпанные по полу бумаги, а потом, замерев на секунду, со всей силы пнул стакан с молочным коктейлем. Тот отлетел прочь, разбрызгивая повсюду своё содержимое. Потянуло ванилью.

– Скажи… Ты идиотка? – спросил Ланг, после того как затих учинённый им грохот. Повернувшись, он уставился на съёжившуюся под его же курткой Рене, которая совершенно иррационально пряталась там от испытывающего взгляда. – Мне просто интересно.

– Нет, – тихо вздохнула она, но Лангу был не нужен ответ. Помассировав начинавшие ныть виски, он устало прикрыл глаза.

– Поздно ночью бесследно исчезает один из моих сотрудников. Телефон не отвечает, его друзья утверждают, что договаривались о встрече, которая так и не состоялась. Дома никого нет, родных и близких в этом городе тоже…

Ланг на мгновение замолчал, чтобы медленно перевести дыхание и успокоиться, а она, кажется, услышала скрип зубов.

– Ты едва не довела до истерики Роузи. Эта полоумная сиамская кошка почти выцарапала мне глаза в уверенности, что я тебя наконец-то прибил. Не понимаю, как Фюрст её терпит. Но, чёрт побери! Я действительно сейчас близок именно к этому, потому что для своего распрекрасного обморока ты выбрала порогмоегокабинета, а теперь не считаешь нужным хоть что-нибудь объяснить! – Ланг всё же сорвался на крик, однако усилием железной воли успокоился, в один шаг оказался около дивана и сжавшейся на нем Рене, а потом опустился перед ней на корточки и заглянул в глаза. – Я не слепой, Роше. И не дурак. Ты была на грани нервного срыва, и случилось это в стенах грёбаной больницы!

– Неправда… – она сама не знала, что именно отрицает – проблемы с психикой или место. Но Ланг понял по-своему.