И солнце взойдет. Он

Это началось сразу, как только Ланг замер у белой стены, и ощущалось так странно, будто все чувства стали внезапно в два раза ярче. Острее. Полнее. Рене чувствовала чужой взгляд, точно тот был чем-то физическим, и повела плечами, привыкая где-то внутри к деликатной пульсации чужого присутствия. Так странно… Она не знала, смотрел ли Ланг, подобно другим, записи с операций, но прямо сейчас, кажется, мог предсказать каждый её следующий жест. То, как пальцы поудобнее перехватят громоздкие инструменты, как чуть склонится вперёд голова и на мгновение замрёт дыхание. Рене чувствовала это затылком, спиной и, похоже, даже душой. Он не командовал, не толкал в спину ненужными сейчас наставлениями, как иногда мог позволить себе профессор. Ланг молчал и не отрывал взгляда от постоянно менявшейся на экране картинки. Однако его руки будто поддерживали её собственные, глаза видели глазами Рене, и даже ощущения они делили напополам.

Инструменты в руках Рене двигались легко и уверенно: рассечь, прижечь и перехватить, рассечь, прижечь и перехватить. Рене не мешали ни вынужденная ограниченность четырёх узких проколов, ни искажённое изображение с видеокамеры, ни прочие обычные мелочи, что часто ставят подножки даже на таких простых операциях. Не было задето ни одного лишнего миллиметра, пока она аккуратно и почти механически отсекала отёкший орган. А потом… Потом она заметила что-то неправильное. Руки на мгновение замерли, чтобы в следующий момент повернуть камеру. По спине едва заметно пробежали мурашки, словно кто-то в немом вопросе коснулся лопаток, и Рене чуть отступила в сторону.

– Там, – негромко сказала она одному-единственному человеку в этой операционной, проигнорировав взгляды ничего не понимавших присутствующих. Воцарилась недоумённая тишина. Даже Брайан Джонсон неловко затих, видимо, осознав неоднозначность момента.

– Да. Чуть левее, – пришёл наконец негромкий ответ.

И не надо было никаких пояснений. Ланг понял и почувствовал с полувздоха то, что она хотела ему показать.Увиделс одного только короткого слова и тут же остро потянувшего в воздухе аромата тревоги. Однако больше он ничего не сказал. Да и зачем? Им двоим всё было понятно без слов. Только Рене инстинктивно размяла будто не свои напряжённые плечи, а потом осторожно срезала коагулятором кусочек желтоватого образования, которое немедленно затерялось в ровных и гладких тканях. Словно его и не было.

– Запишите миссис Джеркис на консультацию к онкологу, – негромко проговорила она, а за спиной вдруг раздалось ехидное хмыканье. И этот звук прошёлся ножом по связавшим их нитям, вспоров одну за другой.

В тот же момент все ощущения исчезли так резко, словно их не было. Рене тряхнуло, в ушах зазвенело, а голосок в голове обиженно хмыкнул. Накатило резкое ощущение одиночества.

– Нашла что-то ещё?

Ланг шевельнулся и стало понятно, что он тоже больше не чувствовал. Ничего. Радовался или нет, уже никто никогда не узнает. Но теперь его огромное тело скрытой угрозой возвышалось позади Рене и одним только биением сердца вынудило дрогнуть до этого уверенно двигавшиеся руки. Тихо выругавшись, она вдруг поняла, что их краткое перемирие, похоже, закончилось. А потому скупо откликнулась:

–Non. Rien de plus.40

Пять «нет» на четыре «да». Итак, итог их сотрудничества весьма неутешителен, но всё же… Она сделала это!

Конец операции прошёл в неуютном молчании, на которое Рене всячески старалась не обращать внимания. Ланг больше не проронил ни слова и, казалось, вовсе занимался чем-то другим. Однако листал ли он в телефоне новости, а может, смотрел жёсткое порно, осталось для Рене своеобразной тайной. Времени оборачиваться не было. Впрочем, и желания тоже. Всё, чего ей хотелось, – спокойно закончить, отдать на анализ кусочек тканей и дождаться пробуждения миссис Джеркис. Им предстоял непростой разговор. Однако, когда она уже накладывала стежки на последний из четырёх проколов, в примыкавшей к боксу помывочной раздался шум, затем грохот свалившейся металлической тележки, а потом и вовсе стук в дверь. Рене подняла голову и едва не застонала.

– Ре-е-не-е! – проорало шёпотом темнокожее недоразумение и снова постучало.

– И давно мистер Хулахуп столь неровно к тебе дышит?

Голос Ланга звучал так мерзко, что мужественно молчавшая целый час Роузи не выдержала и повернулась. Она явно собиралась высказать «угрю на заднице больницы» всё накопившееся за неполные шестьдесят минут операции, однако была остановлена брошенным на неё взглядом.

–Ne fais pas attention à lui, – резко проговорила Рене.

–Merde sur les jambes longues…

–Rosie! Ferme-la! 41– одёрнула она, в ответ сквозь маску послышалось сердитое сопение, но на какое-то время нежный ангел из педиатрии угомонилась.

– Ого, – чему-то тихо удивился Ланг, но, к счастью, сразу затих.