И сильно падает снег…

В порядке боевого приказа за ответственностью губпрод комиссара... предписываю течении апреля отправлять на Екатеринбургскую базу каждые три дня два муршрута состав не менее тридцати вагонов. Предупреждаем настоящее боевое задание должно безоговорочно выполняться в течении всего апреля... Ход исполнения ежедневно доносите только по прямому проводу совтрудобороны...

Предсовтрудбороны В. Ульянов (Ленин)».

«8 июня 1921 года

Тюмень. Губпродкому.

Подтверждается июньский наряд губпроднаркомпрода... о вывозе из вашей губернии на базы двести тысяч пудов хлеба. Ввиду критического положения центра вменяю вам в обязанность выполнить этот наряд до 20 июня...

Предсовнаркома Ленин».

«12 июля 1921 года.

Тюмень. Губпродком.

Копия губисполком, губкомпарт.

Ввиду необходимости срочного смягчения кризиса центра... приказываю порядке боевой задачи политического значения немедленно погрузить направить центр сто пятьдесят тысяч пудов хлеба... Ответственность точное исполнение настоящего приказа возлагаю губпродкомиссара лично...

Предсовнарком Ленин».

Зарастают чертополохом необсемененные тысячи, десятки тысяч десятин пашни (нет семян, забрали в разверстку либо съели)...

Голодают (выгребли хлеб до зерна) тысячи крестьян недавно обильных сытых деревень и сел Приишимья...

А Москва долбит одно и то же: дай хлеб! Любой ценой! В порядке боевого приказа!

Дай!..

Дай!..

Дай!..

Переход на продналог не изменил большевистской методы обращения с крестьянином. И снова рыскают по селам вышибалы-вымогатели в кожаных куртках с наганом на боку. И опять стучат кулаками, грозят револьверами, хватают крестьянина за глотку: дай! И как тут не вспомнить еще раз продбандита Лауриса, который объяснял свою жестокость и садизм по отношению к крестьянам тем, что Москва была с продотработниками так же жестока, грозя расстрелом за невыполнение разверстки...

Комиссия ЦК РКП (б) высказала справедливое мнение о том, что Тюменский губком не признавал никаких иных форм борьбы с восстанием, кроме военной. В этом, по мнению комиссии ЦК, одна из причин затяжного характера восстания и его ужасных последствий.

8

Я долго колебался: публиковать ли эту главку? В общественном сознании в последнее время произошел крутой поворот в сторону церкви. Россия – страна крайностей. Либо влево до упора, либо вправо до стенки. Никаких полутонов. Никакой середины. Или – или.

Сперва нас кинуло влево, и мы рушили храмы, рубили и жгли иконы, расстреливали, сгоняли в тюрьмы и лагеря священнослужителей, подвергали грубому, жестокому остракизму верующих. Теперь нас швырнуло в противоположную сторону. По радио и телевидению поют псалмы, читают проповеди; журналы и газеты пестрят фотографиями священников, храмов, религиозных празднеств.

Тогда мы не видели ничего доброго в деяниях церкви. Ныне мы не видим в ее действиях ничего достойного осуждения.

А ведь среди священнослужителей имелись не только провокаторы, пособники левых и правых противоборствующих сил, но и стукачи, тайные агенты ГПУ – КГБ. Не сужу их: Бог всем судья. Но и умолчать о роли духовенства в восстании считаю себя не вправе: из песни слова не выкинешь, и я после долгих колебаний и раздумий все же оставляю слово о церкви.

Тобольск встретил полчища опьяненных победами крестьян колокольным перезвоном. На разные голоса благовестили большие и малые колокола почти 40 церквей, соборов и церквушек. Среди разноголосого медного гула выделялся зычный бас колокола на звоннице Софийского кафедрального собора: на всю губернию славился своим мастерством здешний звонарь, которому благоволил сам архиепископ Николай – ревностный поклонник и преемник Гермогена, человек крутой и скорый на расправу, наводивший страх на всю епархию. По его команде и подняли перезвон тобольские колокола, возвещая горожанам о свержении ненавистной власти коммунистов, о наступлении нового порядка, угодного и милого сердцу архиепископа.

27 февраля в Софийском соборе Николай служил благодарственный молебен в ознаменование победы над красными. Огромный архиерейский двор был забит народом. Хотели от служить молебен раньше, да двое суток перед этим буйствовала метель.

Мороз 35 градусов, а солнце такое яркое, что от его света глаза резало. По ветвям деревьев расселись щеглы. Холодно птахам. И людям холодно. Переминались, теснились, лезли в собор. А там не то что яблоку – ореху негде упасть. Головы, головы, головы... Благочинные, постные лица. Смиренные взгляды.

На первом плане перед алтарем расположились «партизане». В нагольных полушубках, в добротных пимах или сапогах. Они со вниманием слушали слова молитв, истово крестясь.

Впереди «партизан» – их военачальник. Тут и командир Западного фронта Данилов, и один из самых неукротимых закоперщиков восстания бывший колчаковец, лесничий Привалов, и вся верхушка Главного штаба – Желтовский, Силин, Замятин, Красулин, Горюнов, Азаркевич, оба председателя Временного и «постоянного» Советов, братья по партии – Коряков и Степанов, именитые купцы, заводчики.