Сохранение сельского характера окружающей местности было предметом особой заботы лишь этих мелких землевладельцев; магнаты покрупнее, вроде Фредди, охотно распродали все близлежащие фермы под освоение и строительство. Страдало и протестовало при этом одно только почтовое ведомство, но нельзя было ни расчистить узкую просеку, ни срубить дерево, ветвями касавшееся проводов, чтобы это не было замечено и не вызвало бы сокрушенных сетований в какой-нибудь из залитых утренним светом гостиных. Однако в целом люди эти были доброжелательные и общительные, их тщательно ограниченное в своем количестве потомство «разлетелось» и навещало родителей лишь изредка. Дочери жили в лондонских квартирах, работая в столице, сыновья тоже обеспечивали себя сами, служа государству или занимаясь бизнесом. Империя и ее вкусы мало-помалу утверждались, преобразовывая патриархальный уклад, превращая допотопные амбары в сельские клубы и залы для собраний, сооружая круглые палатки для скаутов; местная медицинская сестра приобрела автомобиль, в церкви ликвидировали хоры и огороженные места для молящихся, а гербы и десять заповедей алтарной преграды сменила завеса из голубой камки, поддерживаемая по углам позолоченными солсберийскими ангелами; лужайки были подстрижены, прополоты и удобрены, и безукоризненную гладкость поверхности нарушали теперь лишь живописные островки пампасной травы и юкки; руки в перчатках неустанно копались в садах камней, ровняли бордюры; в холлах на столиках рядом с подносами для визиток появились лубяные корзиночки. Теперь, в мертвенной глуби зимы, когда пруды сковало толстым льдом, а огороды по ночам превращались в беспорядочное нагромождение мешковины, милосердные местные жители взяли себе за правило ежедневно подкармливать птиц крошками со стола и следить, чтобы никто из деревенских стариков не испытывал недостатка в угле.
Мир, представавший перед Бэзилом со страниц переплетенной в кожу адресной книги миссис Сотхил, был ему незнаком. Он разглядывал его, как разглядывал бы тучные пастбища внизу разбойник-горец, стоя на перевале, так глядели вниз с заснеженных вершин Ганнибаловы пехотинцы, наблюдая, как ищут опоры ноги первых слонов, прокладывая долгий путь к ломбардским равнинам, слушая, как трубят слоны, оскальзываясь, теряя равновесие.
После удачного заключения сделки в Норт-Граплинге Бэзил отвез Дорис в ближайший городок и, щедро накормив жареной рыбой с картошкой, отвел в кино, где позволил тискать свою руку в липком пожатии на протяжении двух невыносимо сентиментальных фильмов, после чего привез ее обратно в Мэлфри, восхищенную и покорную.
– Вы не любите блондинок, правда? – пытала она его в машине.
– Не люблю. Очень.
– Брюнетки лучше, верно?
– Да мне все равно.
– Говорят, любят похожих.
– Кто?
– Та, кого вы сестрой называете.
– Дорис, выбрось эту глупость из головы. Миссис Сотхил – моя сестра.
– Так вы не втюрились в нее?
– Конечно, нет.
– Значит, вы все-таки блондинок любите, – горестно заключила Дорис.
На следующий день она в одиночестве отправилась в деревню и вернулась с таинственным видом, неся в руках какой-то сверточек. Все утро она пряталась в холостяцком крыле, а перед вторым завтраком явилась в оранжерею с головой, обмотанной полотенцем.
– Хочу вам вот что показать, – сказала она, приоткрывая мокрую прядь волос, частично светло-желтую, частично прежнего темного цвета, а частично переливающуюся всеми оттенками промежуточных цветов.
– Господи, детка! – воскликнула Барбара. – Что ты с собой сделала?
Но Дорис смотрела лишь на Бэзила.
– Вам нравится? Я днем еще раз прокрашу.
– Не советовал бы, – сказал Бэзил. – Мне кажется, надо оставить как есть.
– Вам нравится?
– По-моему, красиво.
– Не очень пестро?
– Ни чуточки не пестро.
Если что-нибудь могло сделать внешность Дорис еще более пугающей, то утром средство это было найдено.
Бэзил тщательно изучал адресную книгу.
– Ищу новое пристанище для Конноли, – сказал он.
– Бэзил, нам следует что-то сделать с головой этого несчастного ребенка, прежде чем передавать ее.
– Вовсе нет. Ей так идет. Что скажешь о Грейсах из бывшего приходского дома в Аддерфорде?
– Дом у них небольшой. Он художник.
– Богема?
– Совершенно нет. Очень благовоспитан. Пишет детские портреты. Акварелью и пастелью.
– Пастелью? Подходит.
– Жена его, по-моему, женщина болезненная.
– Чудесно.
В бывшем приходском доме Конноли пробыли два дня, заработав для Бэзила двадцать фунтов.
Глава 8