Момент, которого ждал Бэзил, наконец, настал. Вот когда следует метнуть гранату, которую он сжимал в руке с того самого мгновения, когда открыл резную калитку и потянулся к резному колокольчику у входа.
– Мы готовы заплатить восемь шиллингов и шесть пенсов в неделю.
Вот чека, планка прижата, запал на месте, детонатор сработает, и невидимое пламя поползет по маленькому, длиной с палец, фитильку. Медленно досчитать до семи, а затем… Раз, два, три, четыре…
– Восемь шиллингов и шесть пенсов, – выговорил мистер Харкнесс. – Боюсь, что это недоразумение!
Пять, шесть,
– Наверно, я должен был сразу сказать. Я ответственный за размещение эвакуированных. Там, снаружи, в моей машине трое детей.
Это было блестяще. Война, начатая с ошеломительного удара, мастерски произведенного Бэзилом. Лучшего на его памяти и не бывало.
После первого звенящего молчания в реакции Харкнессов наметились три стадии – негодующее обращение к разуму и справедливости, затем смиренная мольба о пощаде, затем ледяное и полное достоинства принятие неизбежного.
Стадия первая:
– Я позвоню миссис Сотхил… Я обращусь к властям графства… Я напишу в Министерство образования и лорду-наместнику… Это просто смешно. Найдутся сотни домовладельцев, которые
– Не
–
– А потом, место это совершенно не подходит детям. Они могут упасть в ручей и утонуть… Ближайшая школа – в четырех милях…
Стадия вторая:
– Мы уже немолоды. После долгого пребывания на Востоке английскую зиму переносить нелегко. Любая дополнительная нагрузка…
– Мистер Сил, вы собственными глазами видели наш милый старый дом, вы поняли, какой образ жизни мы ведем. Разве вы не
– Это как раз то влияние, которое и необходимо детям, – весело возразил Бэзил. – В настоящий момент они остро нуждаются в культуре.
Стадия третья:
Враждебность, холодная, как заснеженный холм, возвышавшийся над деревней. Бэзил провел Конноли по плитняку дорожки к яблочно-зеленой двери и ввел в пахнувший торфяным дымом и тушеным мясом коридор.
– Боюсь, что вещей у них нет, – сказал он. – Это Дорис, это Мики, а это… это малышка Марлин. Думаю, через день-два вы будете удивляться, как раньше могли обходиться без этих детишек. В нашей работе мы сплошь и рядом сталкиваемся с подобной ситуацией: люди, поначалу непривычные к общению с детьми, желали взять их насовсем. До свидания, дети, удачи вам и всего хорошего. До свидания, миссис Харкнесс. Мы будем навещать вас время от времени, чтоб проверить, все ли в порядке.
И Бэзил покатил обратно по пустынным дорогам, и теплое чувство в груди бросало вызов начавшейся метели.
Ночью навалило снега, связь прервалась, дорога в Норт-Граплинг сделалась непролазной, на восемь дней Старая Мельница оказалась отрезанной от современного мира не только духовно, как ранее, но и физически.
Глава 4
После завтрака Барбара и Бэзил засели в оранжерее. Дым от сигары Бэзила, поднявшись до уровня груди, висел во влажном воздухе синим неподвижным облачком, застывшим между плиточным полом и экзотической зеленью наверху. Бэзил читал сестре вслух.
– Это все о службе снабжения, – сказал он, откладывая последний лист рукописи. За прошедшую неделю книга его значительно продвинулась.
Барбара проснулась так плавно, словно и не спала вовсе.
– Очень хорошо, – похвалила она. – Первоклассная работа.
– Это должно их встряхнуть, – сказал Бэзил.
– Очень может быть, – отозвалась Барбара, на которую услышанное произвело обратное действие. И без всякой связи с предыдущим добавила: – Я слышала, дорогу в Норт-Граплинг утром расчистили.
– Снегопад этот был провиденциальным. Он заставил Конноли и Харкнессов притереться друг к другу. Не будь его и, как мне кажется, либо одна, либо другая сторона могла бы отчаяться.
– Рискну предположить, что вскоре мы получим известие от Харкнессов.
И в это мгновение, как в кино, в дверях возник Бенсон, объявивший, что в гостиной находится мистер Харкнесс.
–
– Ни в коем случае, – сказал Бэзил. – Эта работа – мой вклад в победу. И вслед за Бенсоном он проследовал в дом.
Он ожидал увидеть изменения в облике мистера Харкнесса, но не думал, что они будут столь разительными. Мужчину трудно было узнать. Казалось, что твердая корка тропической респектабельности, спрятанная под всей этой пестрой домотканностью, рассыпалась в пух и прах – и вид у мужчины был теперь жалок. Одет он был так же, и если бородка его выглядела взъерошенной, то, видимо, это была лишь игра воображения, воспламененного тем, как затравленно он озирался вокруг.