И нет этому конца

Я почти все время бежал. Продирался сквозь кусты, спотыкался, падал, порвал шинель. Но объезда не было… Я продолжал бежать. На мне уже не было живого места. Лицо и руки были исколоты, исцарапаны. При падении я подвернул кисть левой руки, и она при каждом резком движении напоминала о себе. Но мне некогда было ни прислушиваться к боли, ни оберегать себя от новых ушибов и царапин…

Когда я порядком удалился от машины и уже начинал подумывать о возвращении, вдруг ясно увидел дорогу. Светлая, с каким-то необыкновенным голубоватым отливом, она проходила через весь овраг и четко просвечивала между деревьями на той стороне. Я кубарем слетел вниз и только там, на дне оврага, увидел, что все кругом залито лунным светом. В то мгновение я лишь удивленно отметил это про себя, не больше. Я торопился к дороге, которая светилась впереди своим ровным грязновато-снежным покровом.

Главное — посмотреть, пройдет ли машина. В крайнем случае, раненые сойдут и переберутся на ту сторону пешком. Идти им придется не больше пятидесяти метров. Ну, а тех, кто не в состоянии передвигаться, мы перенесем на носилках. Таких пятеро. Ваня и еще четверо с ранениями в грудь и ноги…

Только все это надо быстрее!.. Мы еще можем уложиться в ночное время. Отвезти Ваню с ранеными и уже по знакомой дороге сделать второй рейс. Только не терять ни минуты!

Теперь я уже различал отдельные подробности. Крутой подъем. Сверху дороги не было видно, от меня ее загораживал обрыв с подступившими к самому краю деревьями. Колея книзу расширялась и треугольником упиралась в берег обрыва. Спуск, очевидно, скрадывался тенью…

И вдруг очертания колеи, казавшиеся издали такими четкими, при моем приближении стали расплываться и тускнеть. Странным образом изменился и цвет. Теперь это уже не было похоже на грязный лежалый снег — проступали серые, притемненные деревьями и кустарником краски песка…

Дороги не было! Это была лишь широкая песчаная промоина, пересекавшая дно оврага. Утопая в глубоком песке, я метался по ней, словно еще надеялся разыскать пропавшую колею. Я уже знал, что ее нет, и в то же время не хотел поверить в это…

Я опомнился. Одним духом вскарабкался на обрыв и, не переведя дыхания, побежал обратно… Сейчас времени оставалось только на то, чтобы добраться до госпиталя…

Как же быть со вторым рейсом?.. Нет, не успеть!.. Я не боялся, что мне может попасть за невыполнение приказа. Я сделал все возможное. Даже больше, чем другие. Те вообще не проскочили. Два рейса за ночь — это предел, о котором мы только мечтали. Меня мучило другое. Меня неотвязно преследовала одна и та же картина: эсэсовцы метр за метром продвигаются вперед и, сломив сопротивление, врываются в Лауцен. Отыгрываясь за все, они первым делом приканчивают раненых, И тех, кто еще не успел попасть в медсанвзвод, и тех, кто уже находится там и до самого последнего момента надеется, что за ними придет машина… Нет! Я должен сделать два рейса. Гнать «санитарку»? Нет, это исключено! Но другого выхода нет… А может быть, все-таки успею?.. Я бежал, подхлестываемый этими мыслями, еще не зная, что я должен делать…

Где-то близко раздался треск кустарника и послышался голос:

— Товарищ лейтенант!

Голос показался знакомым, Я бросился к краю обрыва и увидел шофера. Ухватившись за куст, он пытался взобраться наверх.

— Что случилось?

— Я искал вас!

— Говори, что произошло?

— Невтерпеж стало ждать… — сказал он, с моей помощью поднимаясь на обрыв. — Поскорее узнать захотелось, есть ли объезд…

— Здесь нет. Придется поискать справа. Далеко отсюда машина?

— Нет, недалече…

— Побежали!..

Через несколько минут мы были у «санитарки». Я с трудом сдержал себя, чтобы не заглянуть в кузов. Когда я забрался в кабину, я услышал позади негромкий голос:

— Товарищ доктор, скоро госпиталь?

В окошке торчали, тесно прижавшись друг к другу, две головы. Одна — забинтованная — принадлежала танкисту.

Я замялся:

— По ту сторону… всего несколько километров… от этого… ну… Кайзерсвальдау…

— Ребята просят: поскорее бы. А то тут троим совсем плохо…

В моем распоряжении оставались считанные часы. От силы два с половиной, три часа…

«Санитарка» мерно покачивалась на ухабах. Шофер уже вполне освоился с ночной дорогой. Он будто предчувствовал приближение очередной рытвины и уверенно и нерезко преодолевал ее…

Я не выдержал:

— Прибавь… немножко… немножко…

Сейчас во мне не было ни одной клетки, которая не трепетала бы от нетерпения: скорее, скорее!!!

Но и теперь машина шла со скоростью пешехода или чуточку быстрее. И вдруг я обнаружил, что луны уже нет, а чернота, заполнявшая все пространство от края обрыва до верхушек деревьев на той стороне, как-то сама вся поблекла: на ней лежал едва заметный сероватый отсвет. Если мы и дальше будем так ползти, то до госпиталя доберемся только к утру…