И не только о нем...

Попрощавшись, Борис Ильич хотел было поехать домой, на свою квартиру на Воронцовом Поле (какое чудесное типично московское имя было у нынешней улицы Обуха!), его ждали к обеду, однако раздумал, вскочил в трамвай, мчавшийся с неистовым звоном в сторону совсем противоположную, по Охотному ряду, по Петровке и по заснеженному бульварному кольцу. И не думал он, держась за поручень в переполненном вагоне, что его внезапное изменение в маршруте свяжет его навсегда с новым, пока еще деревянным сооружением на Красной площади у Кремлевской стены.

Анатом Воробьев Владимир Петрович, харьковчанин, будущий академик Академии наук Украинской ССР, будущий автор первого советского «Атласа анатомии человека», тоже был приглашен к Дзержинскому, однако с совещания уехал несколько раньше, он спешил домой, в кармане уже был билет на поезд Москва — Харьков.

Встретил он неожиданный визит своего молодого коллеги с некоторым удивлением, хотя они были уже давно знакомы.

Збарский посмотрел на дорожный чемодан, куда Владимир Петрович укладывал вещи, и немедля приступил к делу.

Произошел разговор, который запомнился им обоим на всю жизнь.

— Владимир Петрович, а если мы с вами все-таки возьмемся?

— За что, позволю спросить?

— Вы догадались.

— Все-таки?

— Я предлагаю взяться за это нам вдвоем. Вместе. За Это.

Воробьев, ничего не сказал, продолжал укладывать чемодан.

Збарский сказал:

— Это будет союз анатома и биохимика. И мы добьемся. Мы вдвоем — добьемся. Мы, вдвоем.

— Вы мальчишка, вот вы кто, — сердито бросил Воробьев. — И вам терять нечего. А я потеряю. Свою репутацию. И простите, сударь, мне пора на поезд.

Стал снова швырять вещи в чемодан. Збарский следил за ним молча. Воробьев поднял голову, словно бы удивляясь, что Збарский еще не ушел. И вдруг спросил:

— Нет, вы скажите честно, вы действительно верите, что мы можем взяться за этот рискованный, вы меня понимаете, какой рискованный эксперимент? И не догадываетесь, что Это может обернуться для нас обоих вселенским позором?

— Один бы я — отказался. Вдвоем — да. Можем.

Воробьев молча стягивал ремни чемодана.

— А на Красной площади, — задумчиво произнес Збарский, как бы ни к кому не обращаясь, — я проходил утром, по-прежнему стоят толпы, огромные, ехали через всю Россию. И знаете, что они делают? Плачут. Я это видел сам. Да, именно плачут оттого, что доступ прекращен и они его никогда, никогда не увидят.

— Что вы хотите сказать?

— Ничего.

— До свиданья, — сказал мрачно Воробьев, не глядя на Збарского и давая понять, что беседе конец. Збарский не двигался. — До свиданья. — Збарский молчал. — А если — провалимся? — вдруг спросил Воробьев. Збарский молчал. — Ну что вы, милостивый государь, черт бы вас побрал, набрали воды в рот? Не догадались, коли уж я вас спросил, мне было надобно знать — вы-то, вы-то сомневаетесь или нет? А коли вы не сомневаетесь — черт с вами, я от вас не отстану. — Отшвырнул ногой чемодан. — Жаль, билет на поезд пропадет. А впрочем, черт с ним, как и с вами…

Так с чертыханья и началось это содружество, или, как его обнадеживающе назвал Збарский, союз анатомии и биохимии, союз, вошедший в историю науки и государства.

БАЛЬЗАМИРОВАНИЕ. ЧТО ЭТО ТАКОЕ?

С великим интересом читаю в книге Бориса Ильича весьма примечательные и, разумеется, малоизвестные широкому кругу людей как у нас, так и во всем мире факты об этом искусстве сохранения тел человеческих на сроки более или менее продолжительные[1].

Обычай не хоронить умерших в земле существовал еще за несколько лет до нашей эры у египтян, и китайцев, и гуанхов — жителей Канарских островов.

Наивысшим искусством бальзамирования обладали египтяне; и у нас в Москве, в Музее изобразительных искусств имени Пушкина, есть египетские мумии.

Тайна бальзамирования тоже хранилась неукоснительно — у египтян и финикян ею владели особые касты, они держали в секрете все без исключения способы бальзамирования.

Однако у греческих историков Геродота, Диодора Сицилийского Борис Ильич нашел описание техники сохранения в Египте.

Можно считать более или менее выясненными способы бальзамирования египтян — они высушивали тела умерших.

Збарский полагает, что мысль о таком способе сохранения подсказана самой природой.

Он утверждает это удивительно простым и точным наблюдением экспериментирующего ученого.

При переходах караванов через пустыню часто умирали люди, сопровождавшие караван верблюдов. Умиравших хоронили тут же, в знойных песках, везти с собой покойников не было сил.

А в сухом горячем песке происходило быстрое высыхание — как известно, в теле человека вода составляет почти три четверти его веса.

Высохшее тело может долго сохраняться — ткани, лишенные воды, не подвержены разложению. В пустынях, когда разрывали могилы, находили высохшие мумифицированные тела.

И египтяне, хотя и не знавшие процессов, которые протекают в телах умерших, сделали вывод — для сохранения нужно высушить тело, удалить из него всю воду.

Это было одно наблюдение.