Позицию трудовиков выразил в своей речи крестьянин А. Е. Кропотов. Он потребовал наделения малоземельных крестьян землей за счет йоМещиков на базе «принудительного отчуждения». Но в отличие от кадетов, он вкладывал в эту формулу не либеральное, а революционно-демократическое содержание. Закончил Кропотов свое выступление требованием выборных чиновников [63].
Основным оратором по декларации от социал-демократической фракции был И. П. Покровский, сочувствовавший большевикам. Он выразил протест против акта 3 июня, заклеймил политику правительства как «разорительную, убийственную, кровавую». В то же время речь Покровского содержала, с точки зрения революционной социал-демократии, ряд серьезных ошибок, обусловленных меньшевистским влиянием. Главная из них состояла в том, что Покровский противопоставил первые две Думы третьей, расценивая их как подлинное народное представительство, на которое «с упованием смотрел» весь народ. Формула перехода, зачитанная большевиком Н. Г. Полетаевым, заявляла, что «правительство по-прежнему ведет политику исключительно в защиту интересов крепостников-помещи- ков и хищнических слоев буржуазии» и продолжает «истребительную войну с освободительным движением народа» [64].
Финалом обсуждения декларации было отклонение всех формул перехода. Причина, по которой были отвергнуты формулы перехода социал-демократов и трудовиков, не требует объяснений. Формула прогрессистов была отвергнута октябристами, несмотря на то, что там говорилось о необходимости осуществлять «начала манифеста 17 октября», т. е. речь шла о знамени и программе октяб- ризма. Побудительным мотивом здесь был страх октябристов перед обвинением в стремлении эмансипироваться от правых и действовать преимущественно «левым центром», т. е. вторым большинством. Вслед за этим была провалена формула октябристов, а последние в отместку провалили формулу крайних правых.
Правая пресса была вполне довольна итогами обсуждения. Пусть октябристы, угрожал нововременский публицист М. О. Меньшиков, сделают из них соответствующий вывод: «Возможен (сейчас.—
Бюджет. Бессилие Думы, вернее, ее либерально-«конституционной» части, объяснялось во многом ничтожностью бюджетных прав Думы. Они определялись соответствующими статьями Основных законов и так называемыми «Правилами 8 марта 1906 г.». Правила изымали из ведения Думы такие важные статьи доходной части бюджета, как тарифы железных дорог, цены на водку, доходы ведомства императрицы Марии, имевшего монополию на продажу карт и на зрелищный налог, Кабинета и уделов и др. Хотя Дума формально имела право разрешать займы, было неясно, что именно подлежало одобрению Думы: сумма займа или условия его выпуска.
В области расходов права Думы были еще более ограничены. Правила 8 марта относили ряд статей к числу «забронированных», т. е. не подлежащих ведению Думы. В первом поступившем в III Думу бюджете абсолютно забронированными оказались 698 млн. руб. (27%), менее забронированными— 1164 млн. руб. (47%). По подсчетам Шингарева, главного кадетского оратора по финансовым вопросам, в смете Синода только 1% сметы был свободен для обсуждения, в смете Военного министерства — 13%, Министерства внутренних дел — 19 % и т. д.
Пункт 9-й Правил гласил, что суммы, зафиксированные в бюджете на основании ранее изданных законов, а также на основании действующих штатов, расписаний и высочайших повелений, т. е. имеющие так называемый «легальный титул», не подлежали изменению Думой. Эти «легальные титулы» служили ярким примером полного пренебрежения ведомств к претензии «народного представительства» контролировать бюджет. Так, в период между II и III Думами новый «легальный титул» на штаты Министерства путей сообщения был издан даже не в соответ-