Читаем И/е рус.олим полностью

Это не случайно, что Дни Трепета выпадают на начало месяца, на чеширские, как я их теперь называю, дни, вернее ночи, когда тонкая усмешка Чеширского кота в небе становится с каждой ночью все шире. Небо в начале и конце месяца -- кошачье, а в середине -- кругломордое, вертикалье. Поэтому ночное небо -- это черный сфинкс.

Чем ближе подкрадывается к вертикалам Судный День, тем нам с Чеширским небожителем смешнее. А в вертикальих глазах стынет надежда на спасение и очевидное понимание, что не было оно заслужено. Поэтому все вертикалы этих дней становятся так похожи. Боитесь, гады? Софты ваши жалкие содрогаются. Не смотря на разницу в лицах, у них один и тот же взгляд. В глаза им даже заглядывать не интересно -- практически одно и то же, с легкими вариациями:

"Господи, запиши меня в файл жизни. Запиши меня в него, ибо я хочу... потому что я сумел оглянуться. И увидел, что за мной тянется слизистый след недостойных мыслей, темных суждений, рожденных безысходностью... ее я тоже не сумел избежать, она ловила меня и поймала, пропитала меня собой, вынудила разрешить себе все, что я не должен был разрешить, если бы имел надежду на продолжение... а то, что я разрешил себе -- думать, чувствовать, делать,-было следствием конца пути, обрыва его, то есть его абсолютного непродолжения... а следовательно -- бессмысленности. Бессмысленности я испугался, Господи, бессмысленность овладела мною, и мне стало так понятно, что вообще все -- незачем... Вот почему я стал оставлять за собой след гниющих надежд, отравлять других его сладким парализующим ядом... Но чем ближе подступает эта безысходность, тем более чувствую я уплотнение оставшегося времени, оно толкает меня в грудь, словно кулаком, словно не останавливает, но хочет задержать, привести в чувство... в чувство... в чувство долга по отношению... по отношению к собственному существованию. Я должен жить, Господи, потому что... Потому что желаю этого всем своим существом. Потому что желаю исправления. Своего. Чужого. Я готов жертвовать своим прошлым во имя будущего. Я готов кромсать сшитое и размахивать лоскутами, словно флажками, сигнализируя лишь одно: "Жизнь!" Я готов стать лучше. Хуже. Я готов стать таким, каким нужно. То есть, совсем другим. И я не стану, конечно. Но разве недостоин я прощения лишь за силу и искренность моего желания?"

Хех. Это что-то. Впрочем, мне тоже не помешает почаще перемигиваться с луной. Глядя на небо, уже меньше заботишься как поставить лапу, и путь по забору превращается то ли в последнюю игру, то ли в вечную:

Чеширский кот, умирая,

мне прошептал: "Чииииз".

И тут же воронья стая

обсыпала наш карниз,

как герпес -- весь Город болен -

простужен и воспален.

И лечит он алкоголем

похмелье былых времен.

Вознесся Чеширский тезка,

катается в дегте ночи,

улыбкой сырной и плоской

светится и молчит.

А я ухмыляюсь криво

с земли в небеса смотря,

и звезды падают мимо,

все мимо, мимо меня,

не ранят. Чужая шкура,

чужие и слог, и звук.

Подруга моя, как дура,

берет колбасу из рук.

6. ПРОТОКОЛЫ СУДНОГО ДНЯ

(C)

-- Интересно,-- ехидно протянула Анат,-- что едят безымянные герои?

-- В ближайшие сутки -- ничего,-- недовольно буркнул Макс.-- И потом, я не совсем безымянный. Я хоть и без имени, но отчеством обладаю.

По дороге домой, Макс зашел на рынок "Махане Иегуда", чтобы перевести стрелки грехов на курицу. Вернее, даже не на курицу, а на деньги, которые символизировали курицу, которую религиозные евреи крутят по-особому над головой перед Судным Днем, чтобы освободиться от грехов. Деньги принимали специально для такого дела дежурившие у входа на рынок пингвины. Макс, неловко усмехаясь, сдал три раза по двадцать шекелей -- за всю маленькую семейку, бодро продиктовал имя сына, имя жены и запнулся.

-- А тебя как зовут? -- нетерпеливо спросил дос, спешивший закончить вахту и начать думать о собственной душе.

-- Э-э...-- честно сказал Макс.

Чуть меньше года назад Макс сдался на обрезание. Не из конформизма и не в религиозном порыве -- Макс в Его существовании уверен не был, но считал, что обещания следует выполнять даже по отношению к сущностям, существование которых не доказано. В свое время, еще в незыблемом СССР, когда родители не подписывали разрешение на выезд в Израиль, Макс пообещал кому-то отсутствующему, но присутствующему, что если, не смотря ни на что, дано ему будет ступить на Землю Обетованную, то он сомкнет связь времен и не будет первым необрезанным поколением в роду. Первые годы после приезда, выпасть на неделю из забега было непозволительной роскошью. Потом все время что-то мешало, пока не стало очевидно, что тянуть дальше -- почти кидок.

Перейти на страницу:

Похожие книги