В ответ на это митрополит «пояснил», что царь «сам сознает непригодность Протопопова как министра, но не считает возможным теперь же его уволить», так как это увольнение будет воспринято как капитуляция перед Родзянко и К°. Поэтому царь хочет отставку Протопопова с поста министра внутренних дел «несколько отсрочить» и сделать его министром иностранных дел. Крыжановский возразил, что такое решение совершенно невозможно, поскольку даст новую пищу о сепаратном мире: Протопопов — болтун, его болтовня причинит величайшие осложнения. Поэтому он предпочел бы, если станет премьером, оставить Протопопова на некоторое время в теперешней его должности, но с правом самому избрать ему товарищей министра, которые и будут управлять министерством до его отставки. Что же касается Распутина, то это частное дело царской четы, но и здесь он, Крыжановский, настаивает на том, чтобы «старец» никуда не лез и не похвалялся, а на первых порах должен уехать из Петрограда. Но главное, что он требует,— это разрешить ему обезвредить круг проходимцев, эксплуатирующих Распутина, и, кроме того, согласие царя на некоторые меры.
Меры эти сводились к следующему: 1) кроме военных министров и министра двора, право на всеподданнейшие доклады получает только премьер; доклады же министров делаются только в Совете министров и в крайнем случае лично царю, но все равно в присутствии главы правительства; 2) Петроград изымается из ведения военных властей и передается гражданской администрации; 3) наиболее надежные части гвардии возвращаются в столицу; 4) немедленно образуются специальные полицейские батальоны из отборных второсрочных солдат, свободных от посылки на
фронт. Эти меры, добавлял автор, «как бы висели в воздухе».
Митрополит все эти условия записал, а через некоторое время уже сам Распутин через посредника просил Крыжановского о встрече, но снова получил отказ. Через несколько дней Питирим привез ответ, который фактически означал отказ, и на этом переговоры двора с Крыжановским были закончены. Когда он вскоре после убийства Распутина был с докладом у царя, последний
Крыжановский в бюрократических кругах столицы имел репутацию умного, делового и твердого человека, крайне правого по своим убеждениям. Казалось бы, лучшей кандидатуры в столь ответственное для режима время нельзя было и желать. Тем не менее он не подошел, и именно потому, что был умен и деловит. Компетентность (и ее обеспечение определенными полномочиями и условиями) тут же, как мы видели, приходила в противоречие с устремлениями двора и Распутина, как бы скромен и умерен ни был в своих требованиях тот или иной толковый кандидат. На нем ставили крест и делали новую попытку.
Другая такая попытка была связана с Григоровичем. Как рассказывает адмирал Бубнов, мысль о том, чтобы сделать премьером морского министра родилась в морском штабе верховного главнокомандующего и была с радостью поддержана «всеми благомысленными людьми в ставке». Действовать стали через Саблина и начальника походной канцелярии Нарышкина. Они согласились довести возникшую идею до царя, который встретил ее «весьма благоприятно»'*'5.
О дальнейшем развитии событий мы узнаем из воспоминаний самого Григоровича. В ноябре 1916 г., когда он приехал в Могилев, адмирал Русин сообщил ему, что царь объявил о своем решении назначить его, Григоровича, председателем Совета министров, и общая просьба к нему— не отказываться. Григорович решил согласиться при условии немедленного удаления некоторых министров (иностранных дел, внутренних дел, торговли, путей сообщения, народного просвещения и юстиции). Однако за обедом царь ему ничего не сказал, кроме того, что примет с докладом. Во время доклада также ничего не было сказано, а на утро Григорович узнал, что председателем Совета министров назначен Трепов’. «Какая произошла перемена и какая была причина,— меланхолически заключал Григорович,— осталось неизвестно, знаю только одно и со слов одного из членов Г. думы, что они все мечтали о моем назначении председателем Совета министров, зная в то же время, что я не потерплю некоторых министров и составил бы кабинет из деловых людей; ни о каком ответственном министерстве они не мечтали — им нужен был человек, к которому они питали доверие» 376. Именно это намерение Григоровича и отношение к нему Думы и стали теми причинами, которые заставили царя в последнюю минуту дать отбой и остановить свой выбор на Трепо- ве — последний по сравнению с Григоровичем запрашивал меньше, вернее, ничего не запрашивал. При всей нелюбви царской четы
к Трепову он все же был предпочтительнее человека, который намеревался очистить кабинет от явных распутлнцев и составить правительство из лиц, приемлемых для Думы 377.