И дева плачет на рассвете... Весенний рассказ

Дураков у нас пруд пруди, и все насмешливо-высокомерные, делают замечания. И еще прорва алкашей, гадких хануриков, тоже уверенных в своей правоте. Кого почти нет, так это задумавшихся, спрашивающих себя: «Кто я таков?»

Иду в весенний день по совершенно пустому Комарову, вижу зябликов, говорю: «А вы, зяблички, чего накликаете дождь?» Вижу скворца, говорю: «Ах ты, скворец желтоклювый!» Вижу трясогузку, говорю: «Ах ты, трясогузочка длиннохвостая!» Вижу Володю-кочегара, он мне говорит: «Как ваше здоровье?» Когда со мной был инфаркт, в Комарове, Володя нес меня на носилках и еще трое с ним, с третьего этажа Дома творчества писателей в карету «скорой помощи». (Приходит на память когда-то слышанная присказка-меню; «На первое щи, на второе овощи, на третье карета «скорой помощи».) Я говорю Володе: «Здоровье ничего». — «Хотите выпить? — предлагает Володя. — У меня есть американский спирт. «Рояль» я не пью, дерьмо, а этот совсем другое дело». — «Спасибо, Володя, в другой раз».

В эту весну у меня ничего здоровье. Можно писать весенний рассказ. Может быть, уже начал писать? Что такое рассказ? Запечатленное переживание. Ну да, весеннее. Зимних рассказов я не пишу. И летних.

Вечером истопил печь, сел к столу, излагал переживание в рифму:

Комарово. Вечер. Дача.
Прошлогодняя листва.
Комары. Что это значит?
Охлажденье естества.
Естество не куролесит,
кто-то музыку включил.
Сущий мир понятен, если...
как учитель нас учил.
Ах, учитель-попечитель,
на заре минувших лет:
тех, кто выстроил обитель,
никого в помине нет.
Комарово. Вечер. Дача.
Солнце село не спеша.
Телу холодно, тем паче
в теле теплится душа.

И вот что еще бывает весною: сгребание листьев, хвои, веточек гибкими женственными граблями с длинными пальцами. Наши политологи любят употреблять заезженную шутку про грабли: не наступай на грабли, не то ногу поранишь да еще себе же черенком в лоб врежешь. Между тем кто-то изобрел мягко причесывающие грабли без острых зубьев. Госпремию дали? Ну вот... Я сгребаю прошлогоднюю листву в кучи, то же делает каждый дачник весной. В том нет особой нужды: прорастет трава, все покроет; действие больше ритуальное. Куча легко подпаливается, горит споро, клубится белый неедкий дым, пахнет весной. То есть весна пахнет первым лиственным дымом, как ранняя осень пахнет дымом сжигаемой на огородах ботвы.

Весной в Комарове я первым делом хватаюсь за грабли, гребу-расчесываю участок, сижу у огня, у дыма, ворошу золу. Паля весенние костры, занимаюсь естественным делом; костры палят испокон веков — в России, ближнем Зарубежье, дальше не знаю. Весной убирают, прихорашивают землю; ничего нет лучше, чем заниматься естественным делом. В другие времена года мои дела по большей части неестественные: что-нибудь написать, написанное продать (никто не берет, а возьмут, шиш заплатят) или участвовать в прямом, тайном голосовании, сидеть в криворылой компании, кого-нибудь осуждать. Да мало ли что... По веснам выпадает счастье сжигать прошлогоднюю листву...

Но сколько ни дыми, со всех сторон наползают воспоминания. Я помню то время, когда Комарово называлось Келломяками. Комаров, в честь кого переименовали, академик-ботаник, очевидно, живал в Келломяках в одной из дач, подаренных академии Сталиным. На комаровском кладбище академика Комарова нет. Недавно в Комарове выстроен замок-особняк с башенкой под цинком (только с одной стороны я насчитал девять дымоходных труб). Говорят, его построил некто Комаров, в прошлом повар из ресторана, неподалеку от того места, где в замке-особняке времен Финляндии на Карельском перешейке (говорили, что это дача Маннергейма), за высоким сплошным зеленым забором жили первые секретари Ленинградского обкома. Одного первого убивали, другого перемещали вверх, вниз; поселялся последующий. После войны жил Попков Петр Сергеевич, его, говорят (те, кто знает), били головой об стену на допросе по ленинградскому делу, а потом еще приговорили к расстрелу за измену родине. После Попкова был Андрианов: привезли откуда-то с Урала произвести полную замену руководящих кадров после ленинградского дела, то есть учинить мясорубку. Сделал и сгинул. Хорошо ему помогал Фрол Козлов, поглянулся Хрущеву, был высоко вознесен; после кончины удостоен Кремлевской стены. Толстиков не пришелся ко двору, отправили послом в Китай. Еще кто-то был... Романов жил в другом месте и нынче живет. Последний первый секретарь, проводивший свободное время в Комарове за зеленым забором, — Юрий Филиппович Соловьев.