i c9f346a077dd1b7f

- Наш эрмитаж [ фр. Ermitage - уединенное место; одинокий дом]?

В сердце Кингсли хлынула давняя любовь, и он простил Сорена вполне

достаточно для того, чтобы засмеяться.

123

Принц. Тиффани Райз.

- Наш эримитаж. Он никогда не был по-настоящему нашим, ты же знаешь. Мы

просто прозвали его так.

В нижней части каньона стояла крошечная лачуга из камня. Сто лет назад первые

иезуиты, которые пришли в деревенский Мэн, построили сначала часовню, затем

жилые помещения, и, наконец, скит для отца Чарльза, который принял обет молчания.

- Довольно симпатично… - повторил Кингсли. Само собой, они перестроили его

после того, как мы перестали им пользоваться. Всегда так. Боже мой, какая это была

адская дыра.

Сорен тихо рассмеялся.

- Несомненно. Но идеально подходила для наших целей.

- Oui, - Кингсли согласился. - Parfait.

Эрмитаж был их убежищем, после возвращения Кингсли в школу, когда он и

Сорен продолжили то, на чем остановились. Кингсли оторвал взгляд от домика, где он

уступал свое тело Сорену тысячами способов так много лет назад. В сотне ярдов от

лачуги, маячил громадный замшелый утес. Целую минуту Кингсли смотрел на него.

Только когда он почувствовал руку на шее сзади, нежную руку, нежное

прикосновение, совершенно доброе и без скрытого мотива он зажмурился и

отвернулся.

- Это было там?

Сорен опустил руку. Кингсли стало не хватать ее, в ту же секунду, как она

исчезла.

- Oui. Прямо там. Она так неудачно приземлилась... - он остановился и сглотнул.

Ему нужно моргнуть снова, чтобы стереть стоявший перед глазами образ тела своей

сестры. – Ее лицо…

- Je sais, - прошептал Сорен. – Я знаю.

Конечно, он знал. Мари-Лаура приходилась сестрой Кингсли, но, когда она

умерла, она была женой Сорена. Мари-Лауре исполнилось только двадцать, она была

балериной из Парижа.

- Мы убили ее, mon père.

- Я давно освободил тебя от любого чувства вины, Кингсли. Ты сам должен

научиться освобождать себя.

- У нее не осталось лица, когда ее нашли. - Он повернулся к Сорену. - Мир

воображает, что я красивый, ты красивый, твоя Элеонор прекрасна, но мы ничто по

сравнению с тем, какой была Мари-Лаура. Я, ее брат, не мог порой отвести от нее глаз.

Все тускнело рядом с ее лицом. И когда она умерла, когда мы убили ее…

124

Принц. Тиффани Райз.

У нее не было лица. Совсем. Вследствие падения ее череп был размозжен и лицо

напрочь отсутствовало. Ее опознали лишь по обручальному кольцу.

- Она побежала. Она упала. Ты не толкал ее. И не я.

Сорен говорил слова тихим голосом, подходя ближе. Как же Кингсли хотелось

сделать шаг назад и прижаться к Сорену. Однажды, когда они были подростками, стоя

в лесу и вглядываясь в ночное небо, Сорен обернул руку вокруг груди Кингсли. Жест

был простым, бездумным, даже не ласковым, только собственническим. И он спас

душу Кингсли. Чтобы почувствовать это снова с Сореном, Кингсли бы утроил свои

капиталы и отдал бы все до последнего пенни.

- Она любила тебя, - сказал Кингсли. – И она доверяла мне.

И она увидела их. Вместе.

- Пойдем, - сказал Сорен. – Нам нужно возвращаться.

- Ты иди. – Улыбнулся ему Кингсли. - Я хочу остаться еще на минуту.

Сорен поднял руку и слегка сжал длинные волосы Кинга, прежде чем опустить

их и уйти.

- Конечно.

Стоя в одиночестве, на вершине холма, Кингсли смотрел то на скалы, где умерла

его сестра, то на эрмитаж. Им следовало быть там внутри, ему и Сорену. Если бы они

были в эрмитаже, она бы никогда не увидела их. Все, чего Кингсли когда-либо желал

от Сорена, чтобы тот хотел его так же сильно, как той ночью в лесу. Сорен никогда

больше так не терял контроль с ним. Ох, Сорен причинял ему боль, жестоко

обращался с ним, ломал его. Но он сохранял спокойствие, контролируя, приручал свой

голод, направлял и сдерживал его. Кингсли жаждал страха, который он чувствовал в

ту первую ночь. Поэтому он подстрекал Сорена, бросая вызов его власти. Наконец,

Сорен поддался и потащил Кингсли в лес. Ревность привела Кингсли к вспышке

ярости. Сорен женился на его сестре, и Мари-Лаура внезапно, казалось, полюбила его

больше, чем своего собственного брата. И как женатый мужчина, Сорен спал в

постели Мари-Лауры, в то время как Кингсли в очередной раз спал один. Ему нужно

было подтверждение, что Сорен по-прежнему вожделел его, как никого другого. И он

добился этого. Только уже в этот раз звезды были не единственными свидетелями.

Кингсли осторожно спустился вниз по извилистой дорожке, которая вела к скиту.

Но прежде чем пойти к домику, он повернулся и пошел к скале.

В последний раз, когда ему довелось смотреть на нее, она была окрашена в

красный цвет кровью сестры. Тысячи ветров и тысячи дождей смыли ее кровь,

позволив камням снова стать серыми и зелеными. Кингсли положил ладонь на

холодный камень. Мари-Лаура… Как хорошо было просто произнести ее имя, чтобы