i c9f346a077dd1b7f

назвав его Кингсли, хотя менее французское имя, вряд ли существовало, он снял эту

корону и положил к ногам Сорена. И принц становился слугой, простолюдином, всю

ночь напролет.

Рука Сорена скользила вдоль груди Кингсли, по животу, опускаясь еще ниже.

Кингсли застонал на грани боли от необходимости, невероятной жажды. Ему

необходимо было, чтобы его коснулись… как можно скорее. Но руки Сорена и его рот

блуждали вдоль каждого сантиметра его тела, за исключением тех сантиметров, что

нуждались в поцелуях, наиболее отчаянно желающих прикосновения.

- Ты ненавидишь меня, - прошептал Кингсли, и Сорен засмеялся.

- Ты мне слишком безразличен, чтобы я ненавидел тебя. - Сорен приблизил свой

рот к уху Кингсли и целовал его от затылка до плеча. - Ты ничто для меня.

- Так вот почему ты пытаешься меня убить?

Кингсли приподнял бедра, ища какого-либо удовлетворения и не чувствуя

ничего, кроме возобновившегося давления в животе. Он бы кончил, не будь он

осторожен. Он то знал. Сорен избил бы его почти до крови, если бы он кончил, не

спросив разрешения. У него был рубец недельной давности на нижней части спины,

доказывающий это.

229

Принц. Тиффани Райз.

- Я бы никогда не убил тебя, - сказал Сорен, скользя руками по внутренней

поверхности бедер Кингсли, массируя их, проводя пальцами к самому краю

болезненно напряженной эрекции Кингсли, прежде чем убрать их снова.

Только другой мужчина смог бы понять абсолютную агонию такого рода

дразнилок. Только садист, как Сорен смог бы причинить такое.

- Убивать тебя было бы тратой моего драгоценного времени.

- Тебе придется найти кого-нибудь другого, чтобы пытать его таким образом,

убей ты меня, - сказал, смеясь Кингсли, хотя его глаза были наполнены непролитыми

слезами досады.

- Точно пустая трата… - Сорен поцеловал его грудную клетку. – Моего… - Сорен

поцеловал его бедро. – Времени… - Сорен поцеловал его живот, только в дюйме от

того, где Кингсли так отчаянно хотел, чтобы он его поцеловал.

- Я умру в любом случае, если ты не позволишь мне кончить.

- Твоя склонность к преувеличению позорна. Тебе должно быть стыдно за себя.

- Мне стыдно. Или было бы, будь у меня стыд, которого я не имею.

- Нет стыда? Тот, у кого нет чувства стыда, просил бы лучше, чем ты...

Кингсли услышал намек в голосе Сорена и чуть не рассмеялся вслух от радости.

Сорен делал это иногда, направлял его в сторону желаемого ответа. В такие моменты

Кингсли больше всего чувствовал себя как слуга, ребенок, как собственность. Сорен

хотел, чтобы Кингсли вымаливал, когда мольба была желаема, чтобы плакал, когда

плач был желаемым, и всегда, всегда подчинялся ему, подчинение было тем, что

Сорен жаждал больше всего.

Подчинение... Кингсли никогда не понимал этого, пока не провел свою первую

ночь с Сореном. Та первая ночь в лесу просто сломала его тело. Вторая ночь сломала

его волю. Но когда они провели свою первую ночь вместе в эрмитаже, и не сдавались

до самого рассвета, Кингсли усвоил, что подчинение не означало сдаваться врагу, но и

союзнику. Хотя Сорен так и не признался в любви Кингсли, или хотя бы в

привязанности, он чувствовал это в каждом мы, произнесенном на протяжении той

долгой ночи.

- Мы должны остаться здесь на ночь, - говорил Сорен.

- Нам нужно поспать… хотя бы чуть-чуть, - шептал Сорен.

- Мы не должны возвращаться вместе. Кто-то может увидеть, - решил он

утром.

Во время их первой ночи вместе в ските, Сорен избил Кингсли, прежде чем

привязать его лицом вниз к кровати и пронзать его снова и снова. И с каждым

230

Принц. Тиффани Райз.

толчком, Кингсли шептал в простыни Je t'aime. Тысячу раз в ту ночь он, должно быть,

сказал это. Тысячу раз он так и думал. Он проснулся на следующее утро, лежа головой

на животе Сорена, и те совершенные пальцы пианиста перебирали его длинные

волосы. Боль сделала его почти неподвижным, но он не мог перестать улыбаться.

Один из священников в часовне на этой неделе читал проповедь об Иакове,

который боролся с ангелом, пока он не вырвал благословение у ангела, ангела,

который оказался самим Господом Богом. В ту ночь Иаков получил Его

благословение, а вместе с ним и хромоту, которая никогда не излечится. Учение было

о том, что никто не ушел от Бога полностью целым. Кингсли будет хромать от Сорена,

в то утро и каждое утро после ночи с ним. Он будет уходить хромая и знать, что он

сделал так не потому, что был проклят, а потому, что он был благословлен. Так что,

если Сорен хотел, чтобы он умолял, то Кингсли будет умолять. И он умолял.

- Пожалуйста… - вздыхал он. - Monsieur. Я сделаю что угодно, что ты мне

скажешь. Все, что угодно. Только дай мне кончить, пожалуйста ... - и снова, и снова.