головы до ног. Но само присутствие женщины в школе Святого Игнатия, заставляло
даже безмятежного отца Генри краснеть и запинаться.
- Да, - сказал Сорен, кладя руку на подбородок Кингсли и поднимая его лицо. -
Твоя.
235
Глава 29
Кингсли стоял у окна своей спальни, уставившись на город. С тех пор как он
переехал на Манхэттен и захватил Преисподнюю, сделав ее собственной игровой
площадкой, он испытывал чувство ответственности за свой приемный дом. Франция
выплюнула его на просторы Манхэттена, и он приполз в этот район и решил купить
его. Люди в его мире были ненормальными. Ущербными, сломанными,
выброшенными, презренными, у них были деньги, у большинства из них, но им не
хватало гордости, не хватало достоинства. Мир говорил им, что они ему не
принадлежали, и они верили этой лжи. Или, возможно, это была не ложь. Возможно,
люди, подобные ему, мужчины, которые чувствовали прилив власти, доводя женщину
до грани ужаса, или которые, также как и он, чувствовали прилив блаженства, когда
были поставлены на колени, на самом деле не принадлежат этому миру. Не дневному
миру, во всяком случае, нижнему миру, миру, который сделал себя сам. Он и все его
рода, принадлежали тьме, ночи, верхним комнатам, куда никому не было доступа.
Такая женщина, как Нора Сатерлин, что бы мир с ней делал? Слишком сильна и умна,
чтобы поддаться семейной жизни, она была бы обречена стать старой девой в глазах
всего мира. У нее были тысячи любовников, и не было мужа. И Сорен, le prêtre, только
половина его принадлежала миру. Мир видел хорошего священника, и мир был прав.
Но другую сторону Сорена мало кто видел и мало кто мог говорить об этом. Кингсли
хотел охранять людей, которые оживали только в темных уголках этого мира. Но кто
мог защитить их всех? Поэтому, вместо них, он охранял полумрак. И кто-то нарушил
границы его полумрака, и пролил кровь в доме Кингсли. Проливать кровь таким
образом Кинг не позволял под его крышей без его согласия.
- Ты опоздал, Гриффин.
Кингсли обернулся и увидел красивого, разве что выглядящего изнуренным,
молодого человека, стоящего в дверях своей спальни.
- Я приехал так быстро, как смог, Кинг. - Гриффин бросил чемодан на пороге,
направляясь к нему. - Что, черт возьми, происходит? Мик в шоке. Я тоже. Не то, что
бы я ему это сказал.
Вздохнув, Кингсли поднял свой шерри и повертел, покрывая им стенки бокала.
Он поставил его, так и не выпив.
236
- Как твоя новая зверушка? - Кингсли оглядел Гриффина с головы до ног.
Любовь была добра к Гриффину Фиске. Таким уставшим, каким он, должно быть, был,
он по-прежнему казался готовым и способным разорвать любого пополам, голыми
руками. Хорошо. До этого тоже может дойти. - Приспосабливается к жизни в своем
ошейнике?
Гриффин ухмыльнулся, скрещивая руки на груди и прислоняясь к столбцу
кровати.
– Похоже на то. Мик… он и я, у нас все путем. Охренеть, как.
Кингсли поднял бровь в удивленном одобрении. Так много сказано в нескольких
словах. Но Кингсли не нуждался в словах. Блеск в темных глазах Гриффина рассказал
ему все, что ему нужно было знать. Гриффин Фиске, в возрасте двадцати девяти, с
пугающей комплекцией грубоватого бесцеремонного культуриста, нашел свою пару в
обличье робкого, практически безмолвного семнадцатилетнего юноши. Вся
Преисподняя еще гудела от известия, что их богатый, бисексуальный Властелин
Вакханалии, был свергнут обратно на землю из-за любви. Все бросались насмешками,
пока не увидели, что собой представляет Микаэль, и те, его серебристые глаза,
которые сияли, как луна в беззвездную ночь. Кингсли видел немного себя в Микаэле -
юный паренек, поклоняющийся человеку, который владел им, нуждающийся в страхе
и боли насколько, насколько нуждался в доверии и нежности. Но Микаэль был лишь
одной стороной Кингсли. Мальчик не имел доминирующего стержня в своем теле, как
Кингсли объяснила Нора. Кинг изначально прислуживал, и это раздразнило его
аппетит для большего. Но не служить, а стать мастером самому.
- Я рад слышать, что у тебя с твоим питомцем все хорошо. К сожалению, не все
хорошо у меня и моих питомцев.
Глаза Гриффина слегка расширились.
- Что случилось?
- Сэди… ее убили.
- Как?
Гриффин опустил руки и подошел к Кингсли, глядя ему в лицо. Кинг посмотрел
в сторону, не желая, чтобы тот увидел, насколько глубоко смерть Сэди тронула его.
- Ножом. В сердце.
- Срань Господня. У кого же такое большое желание умереть?
И действительно, у кого? Кингсли знал, что вопрос Гриффина был чисто
риторическим. Он не спрашивал, кто убил Сэди, потому что, кто, вообще, в здравом
уме посмеет нанести вред одному из драгоценных ротвейлеров Кингсли Эджа?
Подразумеваемым ответом было
237