i 77d6616899b694e2

- Хорошо, - сказала я и развернулась. Я не хотела обнимать его, но могла и не

увидеть больше. И эти чувства столкнулись во мне. Как правильно? Как поступить

правильнее?

- Ты выросла прекрасной девушкой, - сказал он. – И остаток своей жизни я буду

доказывать, что ошибся в том выборе, ясно?

- Да, - сказала я, но подумала: «Посмотрим». Он протянул руку, и этот жест выглядел

таким робким, что я пожала его ладонь. Сквозь перчатку я не чувствовала его кожу, но

представила, что его рука была холодной и шершавой.

- Тогда до встречи, дитя, - сказал он.

Он отпустил мою руку, и я оставила его среди увядающего парка Йойоги.

Томо ждал у входа в Отемачи, остановка оказалась у здания станции Токио из

красного кирпича в европейском стиле. Я впервые видела его снаружи. Все вокруг

выглядело так, слово пришло из Нью-Йорка, небоскребы из стекла и металла сверкали,

дороги были переполнены машинами, отличалось лишь направление движения, знаки,

написанные белыми кандзи, и висящие горизонтально светофоры.

Даже не верилось, что в нескольких кварталах отсюда стоит древний дворец.

Томо заметить было не сложно, он стоял, прислонившись к стене у входа на станцию.

Он смотрел на маленький экран своего старенького телефона, пытаясь что-то разглядеть.

И я отчасти понимала его стремление не тратить деньги отца, отстраниться от него.

Я подбежала к нему и крепко обняла. Он напрягся, глаза его расширились.

- Ои, - возмутился он, попытавшись высвободиться, но я не поддалась. Он перестал

вырываться и мягким голосом спросил. – Как все прошло?

Я отпустила его и обхватила себя руками.

- Неплохо, вроде как. Не знаю. Он был нормальным, но… Я его, похоже, ненавижу.

Томо усмехнулся и провел ладонью по моим волосам.

- Конечно, - сказал он. – Ведь он бросил тебя. Никакой радуги и милых щенков в

результате и не ожидалось.

Я подтолкнула его плечом, мы отправились в путь.

- Я хотела бы, чтобы все было хорошо, с радугой и щенками.

- Хмм, - сказал Томо, кивнув и постучав пальцем по губам, изображая серьезные

раздумья. – Значит, тебе больше нравятся щенки?

Он пытался отвлечь меня, и я улыбнулась. Он меня понял.

- Как много щенков должно быть?

- Корзинка.

- Это было бы мило.

Он схватился за сердце, вскинув голову к небу.

- Как… обидно… - прошептал он. Прохожие поглядывали на нас.

Я захихикала и схватила его за руку, чтобы оттащить в сторону. Это было непросто,

он упирался.

- Хватит! – выдавила я, смеясь.

Он вдруг перестал бороться и налетел на меня, придавливая меня к стене здания

рядом с нами. Он смотрел на меня какое-то время, медные пряди челки почти закрывали

его глаза, он обхватил руками мое лицо. Томо был так близко, что я ощущала его дыхание

губами, и он прижался губами к моим. Прикосновение было мягким и холодным. Сколько

он ждал меня на станции? Я знала, что так себя не вели на улицах Японии, но я не могла

сейчас думать об этом. Мы были никем в Токио, и холодный ветер окружал нас, пока он

прижимался ко мне теплым телом.

Холодный ветер напомнил мне о снеге в ресторане. Я отвернулась, заканчивая

поцелуй. Томо коснулся губами моей щеки, спустился к шее. Сосредоточиться было

сложно.

- Томо, - сказала я. – Та записка, что ты дал мне…

Он улыбнулся, все еще касаясь губами моей шеи.

- Ты не одна, - сказал он, слова дрожью прокатывались по моей коже, спускаясь по

спине.

- Не в том дело, - сказала я, и он уловил тревогу в моем голосе. Он отстранился, все

еще прижимая руки к стене по обе стороны от меня. – Листок меня порезал, - я показала

ему царапину на пальце. Такие порезы я уже получала от его рисунков. – Записка вызвала

снег прямо в ресторане.

Он недоверчиво смотрел на меня. Он сузил глаза и склонил голову набок.

- Что?

Я коснулась пальцами его челки, убирая ее в сторону, чтобы видеть его глаза.

- Она ожила, Томо.

- Нет, - сказал он. – Не может быть. Я ничего не рисовал, - он отодвинулся от стены и

перевел взгляд на туннель улицы, ведущий к дворцу. Я вытащила из кармана промокшую

записку и отдала ему. Он развернул листок, одинокая снежинка закружилась на ветру.

- Хитори джа наи йо, - прочитал он вслух, изучая записку. – Но я не писал ничего

про снег.

- Не понимаю, - сказала я. – Как может случаться то, чего ты не рисовал? Или это как

чернильные крылья, что появлялись у тебя? Чернила теперь творят, что хотят?

- Не на странице, - сказал Томо. Он моргнул, убирая листок с глаз. - Ох.

- Что?

- Любовь, - сказал он, разворачивая листок так, чтобы я видела кандзи.

- Аи, - повторила я. – И?

- Посмотри, из чего состоит иероглиф, - сказал он. – Верхняя часть обозначает коготь,

- он обвел эту часть, и облако золотистой пыли слетело со страницы. – Это могло тебя

порезать. Затем идет сердце. И посмотри на последнюю часть. Знакомо?

- Это начало кандзи, обозначающего зиму, - сказала я. Этот символ был

фундаментом здесь. Конечно. Кандзи тоже были рисунками. Они менялись со временем,