I

Но вот как-то не получалось запросто так выплюнуть! Якорьком, словно репейником, зацепились за что-то в подсознании, за нерв какой-то, прямолинейно рвать не позволяют, чуть потянешь – боль острая, кровоточащая. А означает это одно – не разобрался ещё Хана в себе, не примкнул искренне без сомнений, не определился!

Убежал он от всех, смалодушничал, решил спрятаться от Фаины, Руди и К*, преданного Чела с Маньяком, захотелось наедине, в поединке с самим собой, решить, как жить дальше. Как перекроить себя в настоящем, чтобы не жалеть в дальнейшем, а, кстати, может и не стоит сейчас вообще об этом ум корёжить? Может плюнуть на всё, затихнуть в какой-нибудь норе, глядишь, и рассосётся душевная проблема, закончится внутренняя война с самим собой…

Где-то далеко за городом вытряхнулся из пригородного автобуса, пошёл наугад, прочь

от дороги. Миновав смешанный лесок, богатый папоротником, вышел на бескрайнее дикое поле. Но не радовала красота природная ни цветами полевыми, ни птичьим пением.

Достал он амулет свой, вгляделся. Играл мерцаньем глубоким камень, как тогда,

у портрета Королевы. Придал он Герману силы и, поцеловав подарок, рванул он, что было сил, якорь этот, порождающий раздрай душевный, и отбросил подальше. Принял, другим словом, решение бесповоротное.

Потом долго шёл он по огромному полю, бездумно, в полной апатии. Но, теперь там, где ступала его нога, исчезала зелёная трава, на глазах тускнело разноцветье, гибли пчёлы

и бабочки, оставалась одна земля. И опустился Герман на одно колено, склонил голову,

да и завалился на бок в беспамятстве. Не прошли даром мучения последнего времени

и ночи бессонные, да и ясность далась нелегко, видимо, нужно время для заживления кровоточащей внутри ссадины. Долго ли был вне сознания, неизвестно ему, да и не думал он об этом. Когда открыл глаза, ослепило солнечными лучами его, но только тут же они и исчезли. Как будто сдвинулись незримые щиты, невидимые обыкновенному глазу фильтры, и преломили путь свету, направили его в землю. Стоял он на четвереньках, утопали колени в землице чёрной, под руками чувствовалась мягкость и податливость почвы полевой.

И лишённая солнечного света, земля быстро остывала, чувствовал Хана сначала прохладу, а затем и холод, окружающий его. А перед ним, руку протяни, пролегла граница тьмы и света. На светлой стороне земля в траве и цветах, стрекочут кузнечики, летают бабочки. Слабо, но доносится с солнечной стороны жаворонка посвист, аромат пряный луговой! Толкнуло что-то ощутимо, в плечо правое, скосил взгляд – ба! Как же, как же, встречались! Крупный чёрный ворон приземлился на плечо, хрипло прокаркал в сторону света, и исчезли оттуда и звуки, и запахи!

А стоявший на четвереньках Герман уловил упрёк – негоже валяться подобно барышне, унизительно это, вставай Отмеченный! И поднялся в рост уже не Герман, задиристый Хана поднялся! Ворон на плече одобрительно каркнул, кто-то о ноги потёрся, верный Чел, хвост трубой, встал рядом. Хозяин даже не удивился его появлению. Постепенно усиливалось ощущение воинственной силы, наливалась агрессивная неудовлетворённость кем-то там, в свете! Благоденствуют, понимаешь! А настоящее-то здесь! Здесь власть и кара, свобода и границы её, здесь не режет глаз яркий свет, за которым не видно сути.

Поправил Хана широкий кожаный ремень, удобно стянувший кольчугу из тёмных металлических колец, ощутил под рукой удобную костяную рукоять меча.

Не удивился он абсолютно и метаморфозе – откуда взялось оружие и прочее. Так и должно быть! Он – Воин! Воин Тёмной стороны! Он – Отмеченный!

Наливался холодной решимостью разум, куда-то исчезла ненужная чувствительность души, рубцевалась кровоточащая рана, чёрный хлад тому анестезией, каменели твёрдостью льда мышцы в готовности своей разить со свирепой мощью.

Зрела явная неприязнь к тем, кто по ту сторону, кого пока не видно, но ощущается незримо присутствие другой силы, и предвидится скорая встреча с ней. На этой стороне его знают, здесь его понимают и поддерживают, он чувствует себя здесь личностью, не то, что в прошлой жизни. Кем он был в том мире, где ночь сменялась днём? Бывший зэк, никому ненужный после смерти бабки, единственного родного человека. Абсолютно

не интересный ни для кого, даже мать родная испарилась в бесконечной Европе, ни одного письма. Что уж говорить об окружающей среде людской, чужеродной, подлой и корыстолюбивой, где каждый за себя и только за себя. Близкие существа – кот Чел и, смешно признаться, Маньяк Гималайский, видимо, от того, что они не люди, стали ближе всех! Они понимали и любили его, он понимал и любил их. Вряд ли бы ужился Хана в одной квартире с существами, называющими себя людьми.

Вообще, от них, что хорошего он видел? Как задравшая планку оценки будущих женихов смазливая пустышка отвергла его! Жаль, поздно понял он никчемность первой симпатии, что поделаешь, юность – время глупостей!