i_0e02284c13ff104d

оставалось что-то детское, они всё так же не могли уняться и постоянно

двигались, выдавая её неугомонный характер. Она дождалась, пока я завяжу

шнурок, и необычно нежно спросила:

- Как дела, Артёмка?

- Нормально,- чуть слышно ответил я.

- Вот, смотри, что я тут на антресолях нашла.

Она немного повозилась с сумкой, где не водились учебники, и вынула

оттуда фотоаппарат. Тот самый, который я подарил ей перед пятимесячным

расставанием, казавшимся вечностью, но никто не мог подумать, что оно

затянется так надолго. Я осторожно взял его, как будто это была хрупкая

древняя реликвия. Было приятно поглаживать пальцами шершавую отделку из

кожзама и холодный металлический корпус. Крючок на верхней панели

немного скрипел, я отвёл его, направил объектив на Иру и нажал на

кнопку. Она рассмеялась:

- Дурачок, там плёнки уже сто лет не было, я им и не пользовалась, боялась маме показать: вдруг заставит вернуть.

Я посмотрел на неё и увидел в её теперь таких взрослых глазах ту, другую, Иру, с которой нам было так хорошо вдвоём в занесённой снегом

деревне. Я рассмеялся в ответ, и мы начали хохотать, сидя на школьной лавке.

- И вот ещё. Специально для тебя тогда напечатала, но отдать так и не

было оказии,- она протянула мне несколько помятых чёрно-белых снимков.

Вот какими мы были. Два бесформенных создания в огромных безразмерных

ватниках, валенках и шапках, укутанные в платки и шарфы так, что лиц

вовсе не видно. Стоим возле кустов, ветки опустились под тяжестью

налипшего снега, видно, была оттепель, и он намок, но ещё не свалился.

Мы казались похожими на партизан войны с Наполеоном, вылезших из

дремучего леса. Маленькие партизаны, для которых не было другого мира, кроме нескольких аллей. Кто бы мог подумать, что между ними

разыгрывалась совсем недетская драма с любовью, слезами и даже робкой

физической близостью. Сильно ли отличались тогдашние мои чувства от

того, что происходило в моей душе сегодня? Чего я искал тогда?

Человеческое тепло, ласку. Хотелось стоять на железнодорожной насыпи и

смотреть на лес, держась за руки. Хотелось смеяться и слышать ответный

смех. Хотелось знать, что есть кто-то, кому со мной так же хорошо, как

мне с ним. Много ли изменилось с тех пор?

Я поблагодарил Иру, молча разглядывавшую фотографии вместе со мной, оделся и пошёл домой. Пока не отдавая себе в этом отчёта, откладывая

окончательное решение, я уже знал, что фотоаппарату, фотографиям и моей

первой и последней любви к девушке суждено перекочевать на другие

антресоли и остаться там ещё на неопределённое время, пока кто-нибудь не

потревожит их сон.

С нашей встречи с Андреем прошло две недели. Счастье сменилось тревожным

ожиданием. Ожиданием звонка и тревогой о том, что он не позвонит. В

конце концов, с чего я взял, что для него это так же важно, как для

меня? Он старше, у него, может, постоянно появляются и исчезают молодые

мальчишки, но ни с кем он не заводит ничего серьёзного, иначе не жил бы

с Катей. Но если бы знать это наверняка! Я жил в полнейшей неизвестности

и заброшенности, мне не с кем было ни разделить свою тоску, ни обсудить её.

Запертый своими секретами, я ощущал потребность выговориться, излить всё

то, что бурлило в моей душе. Я решил прибегнуть к давнишнему способу

всех одиноких страдальцев и взялся за бумагу и ручку.

Я снова начал писать стихи, но они были лишь метафорическим отражением

моих переживаний, мне же нужно было поделиться всеми деталями своего

счастья и своей боли. Я принялся за дневник.

[Дневник Артёма]

{Понедельник 17 января, 01.20}

Он не звонит, не звонит, не звонит. Я не знаю, что делать и что думать.

Я один, совсем один, некому рассказать, поплакаться, спросить совета.

Что мне делать дальше? Позвонить ему? Подождать его у парадной? Слишком

опасно. И он наверняка рассердится на меня. Лучше ждать. Но я не могу

ждать вечно! Нет, я могу ждать вечно, но только это будет вечное

мучение, как в аду. Нет, не как в аду. В аду нет надежды, в аду знаешь, что мучение будет вечно, и от этого должно быть легче. А когда не

понятно, стоит ли надеяться или эта надежда будет лишь иллюзией, от

этого становится нестерпимо грустно и обидно.

{Вторник 18 января, 00.20}

На уроках думаю только о нём. Меня, наверное, скоро из школы исключат.

Сегодня была контрольная по алгебре, я решил не сдавать пустой листок, потому что так ничего и не решил и просто незаметно вышел из класса, когда прозвенел звонок. Хорошо, что математичка слепа, как крот.

Не думать о нём невозможно. Его руки, тело, кожа, мускулы, как он ласкал

меня - сначала сидя на диване, потом в постели. Бегаю в туалет в школе

по 10 раз на дню, надеюсь, Артур ничего не заметил. Какое же блаженство

лежать с ним рядом, чувствовать ещ. Даже эти моменты, пусть не самые

приятные, но одно только сознание того, что он во мне, всё меняло. Это -

верх единения между двумя людьми. Мне больше ничего не нужно, хотя я не

уверен, что готов повторить это с кем-то другим.

{Четверг 20 января, 23.50}

Сегодня решил позвонить ему. Вышел вечером на улицу, нашёл автомат

(пришлось идти к метро, рядом с домом остались будки, но телефоны