How Humans Cooperate : Confronting the Challenge of Collective Action

В этом государстве моральный кодекс, касающийся правления, находился под некоторым влиянием конфуцианских идей, но это не привело к высокому уровню институционального контроля над принципами. Конфуцианские (и буддистские) идеи интерпретировались таким образом, что каждый человек должен вести себя праведно в соответствии с социальным статусом, включая правителей, которые должны были быть воплощением морали. Крестьяне иногда ссылались на конфуцианские и буддийские идеи справедливого правления, когда обращались с петициями к правительству, но моральные кодексы, похоже, не находили отклика в реальной государственной практике. Например, хотя режим Токугава основывался на теории морального правления, официальные каналы для выражения недовольства, такие как совет, не позволяли отзывать аморальных чиновников. Высшие чиновники, по-видимому, служили в основном администраторами, находясь в подчинении у сёгуна, поэтому не имели возможности критиковать его. По словам Питера Джеффри Холла (1991b: 165), "теоретически сёгун был деспотом, не подотчетным никому, кроме императора". Однако это мало что значило, поскольку сёгуны представляли собой центр принятия политических решений в государстве, а не императоров. Как заметил С. Н. Айзенштадт (1996: 195), это представляет собой интересную ситуацию "раздвоения между авторитетом и властью", поскольку, хотя легитимность правления принадлежала традиционным императорам, они не обладали властью управлять (196).

Нам не удалось обнаружить случаев, когда сёгун представал бы перед публикой или иным образом мог быть оценен публикой; вместо этого правители большую часть времени находились в роскошных покоях огромного дворца-крепости в Эдо (ныне Токио). Мы не обнаружили никаких ограничений на контроль сёгунов над материальными ресурсами, и они контролировали важные символические ресурсы. Например, хотя дом Токугава не мог претендовать на королевское происхождение, они претендовали на прямое происхождение от исторически значимого клана Минамото и помогали содержать императора и двор в Киото, а также получали символическую легитимацию от браков с членами королевской семьи. Кроме того, сёгуны Токугава в той или иной степени использовали религиозное освящение, проявившееся в обожествлении основателя Иэясу как "Великого сияющего божества Востока" (Hall 1991b: 149). Сёгунат осуществлял мощный контроль над религиозными учреждениями, сокращая богатство и влияние буддийских монашеских орденов.

Англия (1327-1336 гг. н.э., 8.5)

Короли были обязаны соблюдать моральный кодекс, изложенный в коронационной клятве, содержащейся в Magna Carta. Однако неясно, насколько послушно соблюдался этот кодекс. Как отмечает Кристофер Брук (1961: 220), одно из положений Хартии заключалось в том, что "существует или должен существовать признанный свод законов, охватывающий все основные операции королевского правительства и отношения короля и подданных; и что королевское правительство было терпимым только в том случае, если этот свод законов был известен". Как отмечает Родни Хилтон (1992: 21), на практике это было проблематично, поскольку более половины крестьянского населения оставалось юридически подневольным, "имея лишь редкий доступ к королевским судам". Мы не смогли найти контекста, в котором можно было бы публично оценить поведение или действия короля. Он действительно присутствовал на заседаниях парламента, но только аристократы и важные чиновники, такие как канцлер и казначей, обычно посещали парламент и королевский совет.

Ни один совет или административный чиновник не мог законно судить и порицать короля; хотя верно, что дворяне сместили Эдуарда II с трона, у них не было законных полномочий для этого. Как напоминает нам Уильям А. Моррис (1940: 4), "король в четырнадцатом веке... был главной движущей силой исполнительной власти. Он обладал неограниченной прерогативой во всех вопросах, не урегулированных статутами", но, судя по всему, статуты не соблюдались неукоснительно. В результате "правительство все еще оставалось реальным и эффективным правительством короля; только король был центральным и основным элементом всего" (Wilkinson 1940: 162). Мы не нашли практически никаких ограничений на контроль правителя над материальными или символическими ресурсами. Согласно Моррису (Morris, 1940: 10), король сохранял сильный контроль над религией: "Две архиепископские церкви, все английские епископальные церкви, кроме одной, и очень значительное число аббатств и приорств находились под его патронажем... В целом это означало, что королю принадлежала опека над временным имуществом этих церквей во время вакансий; что требовалось его согласие перед тем, как капитулы или монастыри проводили новые выборы, и его одобрение выборов после их проведения; и что он требовал клятвы верности от нового прелата, прежде чем передать ему имения, временно находившиеся под королевской опекой."