Гвоздь программы

— И запомни, Морковка… За мной не задержится плата. И в том, и в другом случае.

Когда дверь за ним закрылась, я выдохнула вместе с воздухом все неприятные эмоции.

И почему у меня возникло ощущение, что мне только что угрожали?

* * *

«Поплавать в своих облачках» мне опять не дали. На этот раз в дверь тактично позвонили и, когда я ее открыла, меня не сшибли, подобно разбушевавшемуся урагану.

На пороге стоял скромный молодой человек, который уже приготовился сделать шаг внутрь, но при виде меня почему-то растерялся и, стыдливо потупившись, спросил, на месте ли господин Лариков.

— Нет, — ответила я. — Господина Ларикова сейчас нет на месте. Могу ли я быть вам полезна?

Он окинул меня оценивающим взглядом и, немножко поколебавшись, сообщил, что зайдет попозже. Меня это немного обидело.

Поэтому я пожала плечами, сказав: «Как вам будет угодно-с», и уже собралась вернуться в свою «юдоль», как вдруг он спросил:

— А вы — секретарь?

— Вроде того.

— Тогда, может быть, вы передадите ему, что наш уговор больше не имеет силы?

— Уговор насчет чего? — спросила я.

— Он поймет. Скажите, что приходил друг Александра Кретова.

О, какой сегодня у меня улов на друзей Тарантула!

— Ах, вот оно что… То есть вы больше не хотите, чтобы мы работали? Вам надо вернуть деньги?

— Нет-нет, — запротестовал робкий молодой человек. — Деньги возвращать не надо. Господин Лариков потратил некоторые усилия, а любое усилие должно быть оплачено.

Ах, в какой же восторг я пришла от этой фразы! «Любое усилие должно быть оплачено!» Просто перл… Надо вывесить это прямо перед лариковским носом — в виде красочного плаката.

После этого «друг Александра Кретова» покинул меня, оставив в одиночестве. Я собралась опять им понаслаждаться, но не тут-то было.

На этот раз дверь открылась сама, и на пороге возникла длинная фигура моего шефа.

— Ну? Как дела? — поинтересовался он, доставая из холодильника огромную бутыль пепси-колы. — Тебя тут не замучили?

— Ты провидец, — вздохнула я. — Сначала меня мучил Кайзер. Он настаивал, чтобы мы с тобой срочно отыскали Тарантулова убийцу, и обещал заплатить.

— Ладно, — кивнул Лариков. — Очень люблю, когда на одно дело образуется два клиента.

— Один, — огорчила я его. — Второй, увы, слетел. Потому как подослал своего представителя, дабы тот сообщил, что они более в наших услугах не нуждаются. Впрочем, они сказали, что задаток мы можем оставить себе как плату за наши «усилия».

— Так, — протянул Ларчик. — Жизнь, надо отдать ей должное, становится все интереснее и интереснее. А почему они так решили?

— Откуда мне знать? Я не специалист по психологии преступников, — сообщила я. — Многое в их поступках для меня является такой же тайной, как строение, например, кузнечиков. Так же непонятно и загадочно.

— Почему кузнечиков? — удивленно вскинул на меня глаза Ларчик.

— Потому что они такие маленькие и прыгучие. Как будто внутри у них пружинка. А в принципе, я и сама не знаю почему. Просто непонятно, и все.

Лариков перешел к делу:

— Сашенька, солнышко, мне ужасно нужен твой Пенс. Сейчас объясню почему. Дело в том, что Пенс стоял как раз с той стороны, где было неплохо видно, что происходит рядом с Тарантулом. Это во-первых. А во-вторых — судя по показаниям, выстрел раздался именно с той стороны, где он находился. Смотри…

Он быстренько изобразил на листочке почти абстрактную картину, где в центре поместил существо странного и, я бы сказала, отталкивающего вида — с большими ушами и огромным ртом. Туловище напоминало у этого несчастного огурец, из которого росли две палочки.

— Это кто? — ткнула я пальцем в урода.

— Тарантул, — сообщил Лариков, откинувшись, с довольным прищуром разглядывая очевидное доказательство наличия в нем таланта портретиста.

— А-а, — протянула я, пытаясь понять, почему он не подался в художники-абстракционисты.

Далее он волнообразно провел карандашом несколько раз вокруг сего образца-гомункулуса и пояснил:

— Это толпа почитателей.

«Толпа почитателей» показалась мне несколько смазанной и неперсонифицированной, но я промолчала, прекрасно понимая, что творец есть творец, ему лучше видно.

В углу Лариков нарисовал закорючку, уж совершенно мне ничего не говорящую.

— Это солнце? — робко спросила я.

— Ты что? — развернулся он, вытаращившись на меня с праведным возмущением. — Это револьвер! Отсюда раздался выстрел. А вот тут… (он нарисовал человечка с длинными руками и огромным носом, явно падающего под тяжестью оного) стоял твой Пенс.

— То есть — вот это Пенс? — уточнила я.

— Ну да…

Я кивнула. При этом мне в голову пришла мысль выудить этот рисунок у моего босса, дабы предоставить Пенсу возможность полюбоваться своим портретом, но я подумала, что у бедняги и так было чересчур много потрясений и, возможно, именно это может стать последней каплей — и тогда Пенсу уж точно не миновать психдиспансера или чего похуже.

— В общем, вся эта галиматья вокруг него состоялась по причине того, что твой друг торчал как раз по линии огня…

— Ну и что? Ты считаешь, что один и тот же человек палил в Тарантула и возле гостиницы, и в больнице?