Гвардеец

Стоп! А ведь интересная мысль наклевывается.

Газет, к сожалению, в России издавалось немного – «Санкт-Петербургские ведомости», выходившие два раза в неделю, по вторникам и пятницам, малотиражные частные газеты, несколько иностранных изданий, выпускаемых общинами. К примеру, «St. Petersburgische Zeitung» – те же «Ведомости», но на немецком языке.

Как и в двадцать первом веке, материалы были разные – официальная хроника: «Императрица, находясь в добром здравии, соизволила нынче стрелять из окна нового зимнего дома и настреляла…», «желтая пресса»: «Всем известный кавалер граф Д. похитил девицу В. без согласия ее родителей и нынче же ночью с ней тайком обвенчался».

Новости, светская хроника, отчеты, сплетни, объявления… и нет того, что я мог бы назвать художественной литературой. Неужели никто не додумался до печатания романов по частям с продолжением в следующем номере? Сегодня одна главка, обрывающаяся на интересном месте, через неделю другая. Нехитрый рецепт, тем более в случае, когда книги стоят довольно дорого и от беллетристики полки не ломятся. Эта формула неплохо работала в девятнадцатом веке. Дюма-отец сколотил нехилое состояние, публикуя сочинения таким макаром.

Первой мыслью было: «Накатаю-ка я что-то из классики, скажем, из детективчика». Народ ведь любит загадочные истории. Вот и стану родоначальником жанра в России. Обворую, к примеру, Конан Дойля с его Шерлоком Холмсом. Будет у меня не «Собака Баскервилей», а «Псина Петровых». Вместо Холмса выведу какого-нибудь субъекта, близкого и понятного петербуржцам. Фандорина, к примеру. Был заикой, станет картавым, на виолончели пускай играть научится. Но потом подумалось: «А зачем заниматься плагиатом? Неужели самому не родить что-то стоящее?»

И тогда в один прекрасный вечер я, невзирая на протесты сонного Карла, зажег свечу, налил чернильницу до краев, макнул перо и неровным почерком вывел на девственно чистом листе бумаги: «Проклятье! Карлик Джо так внезапно выскочил у меня перед носом, что я едва успел притормозить».

Гномы, эльфы, драки, смерти… любовь, как же без нее. Универсальный рецепт коктейля. И мистика, только чуть-чуть… золотое время ее пока не пришло. Немного юмора, легких шуточек, без грязи и пошлости. А центральный персонаж? Каким его сделать? Глупым и брутальным… Тонким и воздушным, как безе… Или нормальным, среднестатистическим «своим парнем»… Что мне как автору ближе? Пусть будет внешне циничным, но обаяшкой внутри.

Я не ожидал, что текст пойдет так легко. Фразы рождались в голове стремительно, на лету. Я не успевал их схватывать, исписывал листок за листком, горя, словно в приступе лихорадки. Свеча таяла, оплавленный воск капал на подставку. Огонек неровно дрожал. Карл ворочался и недовольно бурчал.

– Ты чокнутый, Дитрих! – говорил он и отворачивался к стене.

Ночь пролетела незаметно. На столе лежала стопка исчирканных бумаг. Это был мой первый роман, вернее, его первая часть. Чернила закончились, вместе с ними исчез и запал. Я был опустошен, обессилен и преисполнен томительного волнения.

Отпросившись у Дерюгина, пошел обивать пороги газет. Редакторы смотрели на меня с интересом, но никто не желал рисковать. Моя затея казалась им бредовой.

– Зачем нам это, молодой человек? Наши читатели – респектабельные люди, им не понравится.

– Не вижу здесь глубины мыслей. Где философия, стиль, мораль? А образ героя – кого он символизирует?

– Боюсь, нам не подходят ваши сочинения. Мой вам совет – отнесите их истопнику, пущай он разожжет ими печь. В топку, милостивый сударь, в топку!

Но вот, когда я полностью вымотался и едва не последовал совету последнего из редакторов, удача выглянула из-за туч, подобно солнцу.

Газета называлась «Петербург астральный», скромный тираж в полтысячи экземпляров. Я поначалу даже стеснялся туда обращаться, боясь, что меня сразу турнут.

Но, удивительно дело, издатель дал согласие – одну главу романа для пробы пустят в послезавтрашнем выпуске.

– А как будете подписываться: под собственным именем или инкогнито сохраните?

– Под псевдонимом, – решился я.

– Каким, позвольте узнать?

– Гусаров, Игорь Гусаров.

Я ушел из редакции с первым в жизни гонораром – он составил полтину. Если читателям понравится, мне будут платить столько за каждый выпуск.

Глава 20

Люблю весну. Если лето у меня ассоциируется со слишком быстротечной красотой, осень – с тоской и увяданием, зима – с монотонной бесконечностью, то весна – это время перемен. И не столь важно, к лучшему ли, к худшему – в конце концов, нет худа без добра и наоборот.

Полгода, что я провел в Петербурге восемнадцатого века, закончились незаметно. Такова особенность армейской службы: день тянется как вечность, год пролетает как миг.