– С туркой-то? Так мы его в два счета раскатаем. Вояка из него плохой. Чуть нажмешь – бежит, будто пятки смальцем смазаны.
– Ну-ну, – пробормотал я, помня, сколько еще будет этих войн, когда Оттоманская Порта вновь и вновь, науськиваемая врагами России, двинет войска к нашим границам, однако гренадер хлопнул меня по плечу:
– Не боитесь, покуда присягу не примете, никуда я от вас не уйду, ни в какой отпуск. Токмо вы энтот день на всю жизнь запоминайте. Присяга для солдата ровно как второе рождение. После нее грех в кабаке не проставиться, и мне, Полкану старому, чарку не преподнести за науку.
– Не волнуйся, Степан, будет тебе чарка, – пообещал я.
И вот настал день присяги. Новобранцев было всего двое – Карл и я. Нас вывели перед ротой, поставили рядом с развернутым знаменем, командир велел положить руку на Евангелие, и я волнующимся голосом произнес первые строки:
«Я, Дитрих фон Гофен, обещаюсь всемогущим Богом служить всепресветлейшей нашей государыне императрице, верно и послушно, что в сих постановленных, також и впредь поставляемых воинских Артикулах, что оные в себе содержати будут, все исполнять исправно…»
Обычно так давали присягу офицеры, солдатам полагалось стоять в строю, поднимая правую руку, а потом целовать Евангелие, но для нас, как иностранцев, сделали исключение. Выяснилось, что после каждого повышения в чине требовалось присягать заново. Офицеры расписывались на гербовой бумаге, их подписи заверял полковой священник.
Глава 15
После присяги мы, как обещались, повели Чижикова в трактир благодарить за науку. Звали и других гренадеров, но командовавший нами капрал Ипатов никого не отпустил.
– Благодарите, что хоть вам идти разрешаю, – важно объявил он. – А с завтрашнего дня начнете нести службу вместе со всеми. Тогда узнаете, почем фунт лиха.
Выглядело его обещание очень уж многозначительным. Что имелось в виду, мы узнали позже. Пока что в моем представлении прочно засели картинки балов из «Войны и мира», сцена входа в город кавалерийского полка из «Гусарской баллады» да пошлые анекдоты про поручика Ржевского. Гвардейская служба представлялась сплошным весельем: промаршировать перед Зимним дворцом, ловя восхищенные взгляды прелестниц, получить по чарочке вина из рук чуть ли не самой императрицы, троекратно прокричать «Виват!» и с песнями удалиться на постой. Лепота!
Святая наивность!
Чижиков долго кружил по городу, выбирая «особливое место». В первом трактире ему не понравилось – слишком много народа, яблоку некуда упасть; во втором – скучно, людей нет; в третьем плохо готовят («Мне кишки еще дороги»); в четвертом водка «невкусная». Чем привлекла его взгляд пятая точка «общественного питания» – наверное, не понимал даже сам Чижиков. Скорее всего, от долгого хождения у него заболели ноги или нос зачесался нестерпимей обычного.
Мы заняли лучшее место. Какой солдат не любит поесть, а особенно пожрать. А если этот солдат – двухметровый, вечно голодный гвардеец, ничего удивительного нет в том, что стол буквально ломился от еды. Мы перепробовали все мясное, что готовилось в котлах или на вертелах (и это несмотря на то, что пост, начавшийся с пятнадцатого ноября, был в самом разгаре), выпили графин водки (множественное число, пожалуй, будет преувеличением – почти все выдул наш дядька). Я больше потягивал пиво, оно ничем не напоминало то, что приходилось пробовать раньше. Гораздо вкуснее – что называется, без консервантов.
Чижиков оказался хорошим рассказчиком, не лишенным чувства юмора. Мы узнали много нового о командире третьей роты – капитан-поручике Басмецове, который в глазах Степана был большим оригиналом и редким лодырем. Так получилось, что солдаты редко видели своего офицера: Басмецов любил перепоручать обязанности заместителям, а сам либо пил «горькую», либо ухаживал за богатыми вдовушками. Частое отсутствие в полку и манкирование обязанностями сходили ему с рук только благодаря высокопоставленным заступникам, ибо капитан-поручик водил знакомство с такими знатными птицами, что на них и смотреть-то снизу невозможно: шапка свалится. Обычно всеми делами в роте заправлял поручик Дерюгин – на редкость злопамятный тип, скорый на кулачную расправу, причем одинаково доставалось что дворянам, что разночинцам – жаловаться в полку было не принято, дуэли еще не вошли в моду, так что он мог не опасаться за жизнь и карьеру.
Я почему-то думал, что большинство офицеров в полку окажутся иностранцами, но на самом деле почти все должности занимали чистокровные русские. Опять как-то не вяжется с вызубренной версией: дескать, во времена Анны Иоанновны кругом было засилье иноземцев. Да, командовали полком или входили в штаб курляндец Густав Бирон, шотландец Джеймс Кейт и Иосиф Гампф – швед или финн, точно не знаю. Но на три четверти офицерский состав оказался русским. Вот и верь школьным учебникам!
Красный, как индеец, Чижиков сидел с кружкой пива в одной руке и наполовину обглоданной бараньей костью в другой: