Гвардеец

Кому-то это покажется странным, но женщины допускались в казематы практически свободно. Кое-кто даже подкупал охранников и проносил арестантам запрещенные вещи – в частности, чернила и письменные принадлежности. Однажды к нам по ошибке заглянула молодая монашка. Ее брата арестовали и поместили в крепость, женщина хотела навестить его с передачей, но случайно перепутала камеры. Увидев, что мы в тяжелом состоянии, монашка пришла к вечеру с едой и лекарствами. Петров не стал препятствовать.

Не знаю, чем она нас отпаивала, но вскоре мы почувствовали себя гораздо лучше. Руки стали послушны, я поднялся на ноги. Карл тоже быстро поправился. Мы были безмерно благодарны женщине. Звали ее Еленой. Черные одеяния скрывали фигуру и лицо, но чувствовалось, что монахиня немногим старше Карла. И за ним она ухаживала по-особенному, явно выделяя.

– Он похож на моего младшего брата, – сказала как-то раз Елена.

– На того, что сидит? – с сочувствием уточнил я, зная, что арестованный родственник монашки скоро пойдет на вторую пытку.

– Нет, другого. Тот, что арестован, – старшенький наш, а молодшего Васей зовут, по фамилии Нестеров. Купеческие люди мы. Его забрали в войска, и никто не знает, что с ним случилось, – вздохнула Елена. – Как бы плохого чего не произошло. Боязно мне.

Выяснилось, что армейское начальство не утруждалось отправкой похоронок родственникам рядовых чинов, разве что если погибшие происходили из знатных семей. Жена-солдатка могла годами не знать, что муж давно уже похоронен в сырой земле.

«Непорядок, – подумал я. – Если каким-то чудом смогу вырваться из застенка и сделать карьеру в армии, вот с чего стоит начать преобразования. Не должны люди томиться в неведении. Внимание к ним – основа любого успеха».

Прошло уже больше месяца с нашего ареста. Наступила осень. Зажелтели листья, пошли непрекращающиеся дожди. Влаги и сырости стало еще больше. О переменах в природе мы узнавали на редких прогулках по территории крепости, в основном когда нас водили к отхожему месту. Другим развлечением было посещение церкви, находившейся на территории Петропавловской крепости. Хотя Карл и не являлся православным, ему очень нравилось там бывать. Выходил он одухотворенным и очень задумчивым.

По-прежнему мы просто сидели в камере, изнывали от скуки, радуясь как празднику приходам Елены, или Леночки, как любовно стал называть ее Карл. Похоже, он действительно влюбился в благодетельницу. Он стала его отдушиной среди мерзких дней и ночей в опостылевшей хуже горькой редьки тюрьмы.

Допросов все еще не было. Я видел мельком Фалалеева, когда Петров конвоировал нас с Карлом к храму. Чиновник уставился на меня, сразу узнал, но почему-то припустил в другую сторону, будто я прокаженный.

Жизнь имеет обыкновение меняться, причем не сразу понятно – к лучшему или наоборот. Как-то раз меня все же вызвали из камеры. Сердце сразу екнуло. Прошлый допрос не раз снился в кошмарах. Я вскакивал в холодном поту, крестился и с трудом засыпал снова. Повторные пытки могли оказаться мне не по силам.

Но солдаты не повели меня к застенкам. Мы прошли по длинному коридорчику, вдоль которого находились восемь невзрачных конторок. За каждой кипела работа, шли допросы, писались бумаги. Как я узнал немногим спустя, в штате Тайной канцелярии, вместе с московским отделением, состояло всего двадцать с небольшим человек, включая писарей, протоколистов и катов. Тем не менее казалось, что щупальца этого спрута раскинулись по всей России.

Меня ввели в просторный кабинет. За огромным письменным столом, уставленным предметами непонятного назначения, восседал Ушаков. За спиной его горел камин, весело потрескивая дровами.

Он отпустил солдат и, не страшась возможного нападения с моей стороны, предложил присесть на лавку. Впрочем, Федор Иванович действительно ничего не боялся, поскольку мог в одиночку скрутить практически любого заключенного. За неимоверную физическую силу его не раз называли Ильей Муромцем. Если бы он захотел, то сломал бы мой хребет поперек колена.

– Небось, соскучились по нам, барон, – с улыбкой сказал Ушаков.

– Не очень, господин генерал, – искренне ответил я.

– Верю, верю, – закивал великий инквизитор. – И перестаньте обращаться ко мне как к генералу. Можете звать меня по-простому, Андреем, по батюшке Ивановичем.

– Понял, Андрей Иванович.

– Вот и чудесно. Гадаете, верно, с чего бы это роспросы ваши прекратились…

– Есть такое дело, Андрей Иванович.

– А ведь мы зря время не теряли. Покуда вы в камере прохлаждались, людишки мои совсем с ног сбились.

Хотел бы я, чтобы он сам так в камере «прохлаждался». Но губы мои лишь изобразили нечто вроде понимающей улыбки.

– И представьте себе – нашли массу любопытных вещей, – продолжил Ушаков. – По всему выходит, что, убив Звонарского, вы оказали императорскому дому значительную услугу. Туда ему, сукину сыну, и дорога.

– Что это может означать для меня и моего кузена? – спросил я, подавшись вперед.