Гвардеец

– Да за то, что они сами хотели меня на тот свет спровадить, – морщась от дичайшей боли, с трудом шевеля губами, произнес я.

Генерал полистал протокол допроса, нервно покусывая губы, вернул документы Фалалееву и коротко бросил:

– Не похоже, что брешет. Разве немец на такое пойдет? Тут нашим, российским духом пахнет.

– Вот мы и выясняем правду, – залебезил чиновник.

– Позаботьтесь повальный обыск у Звонарского на дому устроить.

– Всенепременно, Андрей Иванович, – кисло ответил Фалалеев.

– А немца снимите с дыбы, вправьте кости, покуда не поломали, – распорядился Ушаков. – Лекаря позовите, чтобы в порядок его привел. Токмо сами не вздумайте. Не столько лечите, сколько калечите. Слышь, Архип?

Палач закивал как китайский болванчик.

Ушаков продолжил:

– Обязательно хорошего медикуса кликните – Генриха Карловича. Я недалече его видел.

– Андрей Иванович! – взмолился чиновник.

– Что – «Андрей Иванович»?! – разозлился генерал. – Много на себя взяли, Петр Васильевич. Самоуправство это. Рази не так? А самоуправства я не потерплю. Бардак развели! Распустил я вас, окаянных, распустил. Раз ушел Ушаков домой, значит, твори что вздумается. Ан нет, выкусите. – Он сложил кукиш и сунул под нос Фалалееву. – Не на таковского напали, милостивый сударь. А ведь не думаете, что стоит мне только захотеть, и вы местами поменяетесь: тебя на дыбу подвешут, а его в канцеляристы определят. Так, Фалалеев?

– Что вы такое говорите, Андрей Иванович! – сокрушенно забормотал чиновник. – Я ведь всего себя на службу положил. Не корысти ради…

– Не знаю, Фалалеев, не знаю, – покачал головой Ушаков. – А вот ежели узнаю, то…

Он недоговорил, круто развернулся и вышел из застенка.

Палач меня больше не трогал, руки мои повисли безвольными плетьми. Я стоял и покачивался – достаточно было дуновения сквозняка, чтобы свалить меня на каменный пол.

Фалалеев снял белый парик, промокнул большим шелковым платком вспотевший лоб и, переведя дух, произнес:

– Что-то сегодня генерал наш не с той ноги встал. То ли дочурка его ненагляднная – свет Катерина – коленце какое выкинула, то ли ее величество императрица недовольство проявили.

– Не выспался он, – пояснил писец. – Днюет и ночует на работе, все неймется ему, а возраст уже не тот. Сдает генерал наш, вот и злится. Так я пойду за дохтуром?

– А как же! Только обязательно Генриха Карловича сыщи, хучь из-под земли достань, а то Андрей Иванович голову мне оторвет.

Чиновник сплюнул и устремил на меня злобный взор:

– Повезло тебе сегодня, немчура поганая, ну да я все равно с тобой разберусь.

Я отвернулся, радуясь окончанию допроса. Если бы еще не онемевшие руки…

Писец сбегал куда-то и вернулся в компании суховатого старикана – и по виду и по манерам доктора, причем явно иноземных кровей, – который, осмотрев меня, пробормотал несколько малопонятных фраз на латыни.

– Положите его на лавку левым боком, – приказал лекарь.

Палачи поспешили выполнить распоряжение, распластав меня на широкой лавке. Доктор заботливо сунул под голову небольшой деревянный сундучок. Лежать было неприятно, но все же гораздо лучше, чем стоять.

– Пусть побудет пока в таком положении.

Я чувствовал, как под действием силы тяжести мышцы начинают расслабляться. Спустя несколько минут лекарь взял руку за предплечье, согнул в локте и оттянул книзу.

– Как вы? – спросил он.

– Ничего хорошего, – признался я, настороженно наблюдая за его манипуляциями.

– Не переживайте, молодой человек, ничего страшного не случилось: кости целы – это главное. А вывихи, о них вообще смешно говорить. Плевое дело, – заверил старичок. – Поверьте, у меня богатый опыт.

Я напрягся, чувствуя, что мне заговаривают зубы. Доктор покосился на меня и неодобрительно поцокал языком. Внезапно он вскинул голову кверху и воскликнул:

– Что это?

Я невольно отвлекся, посмотрев на потолок. Лекарь воспользовался этим – легким движением повернул согнутую руку сначала кнаружи, а затем внутрь, вставив плечевой сустав на место. Последовал щелчок.

– Мать вашу! – Я едва не умер от боли и шока.

Тело выгнулось дугой. Сейчас же на него навалились палачи, удерживая весом. Я бился на лавке, стукаясь головой о сундучок, и успокоился только тогда, когда болезненные ощущения прошли.

– Потерпите, милостивый государь. Полдела сделано. – Старичок подошел к жаровне и немного понаблюдал за пляшущими языками пламени. – Отдохните чуток, а потом продолжим.

Я полежал на спине с отрешенным видом, настраиваясь на неизбежное. Вроде понятно, что Генрих Карлович добро делает, но страшно до жути.

Таким же образом лекарь вправил и другую руку. Щелчок, электрический импульс в плече, приведший сердце в состояние ступора, и блаженный покой.

Я мысленно перекрестился, боль отступила. Попробовал пошевелить пальцами и понял, что руки ни капельки не слушаются.

– Недельки три-четыре покоя, и с вами будет все в порядке, – сказал довольный лекарь. – Организм молодой, сдюжит.

Интересно, дадут ли мне эти недели покоя или вновь потащат на допрос, как только Фалалеев порешает все вопросы с начальником?

Пока я предавался размышлениям, пришли конвоиры: