Гумилёв сын Гумилёва

В последние годы жизни Иванов изучал северные народы – хантов, манси, селькупов, ненцев. Работал не как этнограф (для этого у Иванова не было квалификации), а как демограф. На жизнь этих народов Иванов смотрел сквозь очки гумилевской теории – и вновь оказался прав. «Малые народы» Сибири – не отсталые, а, напротив, слишком древние, «не дети, а старички», и попытки советской власти способствовать их развитию привели или к ассимиляции русскими, или к вымиранию. Лесные охотничьи племена и северные кочевники отдавали детей в интернаты, где их учили совершенно не нужным в тайге и тундре вещам: алгебре, физике, русской литературе, — но не учили, как построить чум или поймать острогой рыбу. Так появлялись люди, не адаптированные к природной среде и утратившие этническую традицию своего народа. Получали образование, но потом устраивались работать кладовщиками, истопниками, чернорабочими или вовсе не находили (потому что не искали) себе работы, а пасти оленей или охотиться они уже не умели.

Написал Иванов не так уж много, а из написанного далеко не всё успел напечатать. В 1998 году друзья Иванова собрали его рукописи, включая и кандидатскую диссертацию, в отдельную книгу «Проблемы этнической географии».

И все-таки я не думаю, что Константин Иванов смог бы «двинуть вперед» теорию Гумилева.

Во-первых, Иванов не был историком. Но ведь именно историческая наука дает самый ценный материал для теории Гумилева. Ее не могут заменить ни этнография, ни демография, ни социология.

Во-вторых, Иванов был профессиональным химиком. Тем удивительнее, что он не нашел у Гумилева ни ошибок, ни натяжек, ни дилетантских упрощений – всего того, в чем обвиняют Льва Николаевича биологи и физики. Даже «биохимическую энергию живого вещества» Иванов принял.

В-третьих, именно Иванову принадлежат первые попытки математизировать пассионарную теорию этногенеза. Даже у гуманитария они вызывают изумление и досаду.

В 1989 году читатели «Этногенеза и биосферы» с уважением рассматривали кривую этногенеза, составленную Гумилевым при помощи Константина Иванова. Кривая этногенеза, построенная в декартовой системе координат, походит на кривую костра, взрыва порохового склада и увядающего листа. Замечательно, но как же удалось измерить пассионарность? На индивидуальном уровне это пока невозможно, невозможно и на этническом. Еще никому не удалось подсчитать процент пассионариев в популяции. Кроме того, до сих пор не известно, как, собственно, передается пассионарный признак. Иванов же безоговорочно принял гипотезу Гумилева о мутации, но биологи (в том числе сторонники Гумилева) ее отрицают.

Интересно, что ни в одном своем сочинении Иванов не спорит с учителем даже по частностям. Это сплошное начетничество, если не считать замечательных демографических исследований, где Иванов просто применял теорию Гумилева в готовом виде.

Вячеслава Ермолаева Гумилев не прочил себе в преемники, хотя тот защитил в 1990-м кандидатскую диссертацию и немного печатался в «Известиях ВГО». Стиль Ермолаева сравнивают иногда со стилем самого Гумилева, но Вячеслав Юрьевич не брался даже за научно-популярные книги, не говоря уже о монографиях. В девяностые годы он оставил науку. Лишь время от времени писал публицистические статьи, случалось, весьма интересные. Кажется, он первым из гумилевцев усомнился в евразийстве и даже не согласился со взглядами учителя. После нескольких лет молчания Ермолаев напечатал в малоизвестном журнале с диковинным названием «Дети фельдмаршала» статью под названием «Сумерки на голубом небе: Казахстан и "евразийские" легенды». Оказывается, особенного братства русских и казахов никогда не было: «…фактология российско-казахских отношений не подтверждает повально распространившихся "евразийских" иллюзий. <…> Великая степь жила в обскурации. Пали ее сумерки и на голубое небо тюркского Казахстана. Вот здесь-то и скрыт настоящий побудительный мотив казахской тяги к "евразийской" интеграции с Россией. Иждивенческие императивы поведения, порожденные этнической старостью, просто не позволяют стране выживать без помощи».

Но все-таки перед нами только хорошая публицистика, а не научное исследование. Вернуться в науку Вячеславу Юрьевичу не удалось. В 2002 году Ермолаев предложил новый способ измерения пассионарности. Он попытался оценить пассионарность коммунистической партии («субэтноса коммунистов») по «скорости изменения темпов прироста/убыли числа членов и кандидатов в члены партии». Получилось, что в начале шестидесятых и даже в начале восьмидесятых партия была намного пассионарнее, чем в начале двадцатых. Порочный метод принес заведомо ошибочные результаты.