Итак, я посвятил тебе эту книжечку, из которой ты узнаешь, с одной стороны, об обязанности, с другой – о порядке, которым должны следовать в изучении греческого и латинского языков учитель – в обучении юношей, ученики – в занятиях науками. А если поймешь, что в ней будет что-то к тебе не относящееся, считай, что не столько тебе, сколько в твоем лице другим юношам я захотел подарить это законченное сочиненьице об изучении наук и преподавании, а ты возьми только то, в чем ощутишь нужду. Без колебаний могу утверждать, что те, кто будет обучен с помощью такого наставления, когда-нибудь непременно окажутся в числе ученейших людей: я ведь собрал то, что наиболее полезно не только по моему мнению, которое не может иметь большого веса из-за моего молодого возраста, но и по мнению ученейших мужей и прежде всего наилучшего отца моего, который, как тебе известно, в течение долгого времени имел большой опыт в преподавании. Так что, читая, ты сочтешь, что не я, а сам отец говорит это, и убедишься, что ничего не написано из того, что не проверено длительным опытом. Впрочем, чтобы не казалось, что я всеми силами хвалю эту работу незаслуженно, ты увидишь уже на деле и, как я надеюсь, узнаешь в результате неустанных упражнений, что наставления – истинны.
Однако прежде чем мы перейдем к наставлениям для занятий науками и преподавания, отнюдь не покажется чуждым нашему намерению, если мы убедим юношей, чтобы прежде всего они сами для себя своими силами приобрели страсть к обучению, каковую им не может передать наставник извне, и чтобы сформировали себя наподобие «больных водянкой», которые, по словам Овидия, чем больше пьют, тем сильнее чувствуют жажду[505]. Так и сами юноши чем больше будут узнавать изо дня в день, тем больше побудятся воспринимать и поглощать [знания], словно желающие утолить долгую жажду; и пусть постоянно перед взором души имеют предписание Сократа: если будешь усерден в ученье, много узнаешь. Но они легко возбудят в себе самих ту жажду, если, как говорит тот же Сократ[506], поразмыслят над тем, как позорно, что в то время как торговцы бороздят много опасных морей, дабы умножить свои богатства, юнцы по суше не устремляются к наставникам, чтобы сформировать наилучший образ души; если также обдумают, что нет никакого более честного и прочного владения, чем наука. Ибо красоту и силу, даже если их не уменьшит никакая болезнь, унесет наверняка старость. Деньги же часто служат причиной бездеятельности, чем материалом для приобретения добродетели. В самом деле, как находящимся в крайней бедности нелегко подняться, так те, кто в изобилии владеет множеством вещей, очень легко влекутся к наслаждениям. Там же, где царит наслаждение, трудно пребывать добродетели. А если по младости лет дети не будут обладать таким благоразумием, чтобы могли обратить на это внимание, отеческий долг – приучить к этому их нежные уши ласковыми словами и угрозами удержать от наслаждения, дабы то внушение, которое они с детства впитают, возрастало вместе с годами, и когда юношами они услышат речи наслаждения, в ушах их словно еще будут звучать наставления отеческого голоса, чтобы они боялись погибели и отгоняли ее от себя. Затем пусть сформируют в себе благоговейное почитание наставников как отцов, ведь ежели они будут пренебрегать наставником, непременно пренебрегут и его наставлениями. И не следует полагать, что предки необдуманно считали наставника вместо почитаемого отца, но [считали так], чтобы тот обучал их с большей тщательностью и благоволением, а сами они, исполненные почтения, думали, что его предписания надо соблюдать, словно проистекающие из отеческой любви. Поэтому пусть они [дети] подражают в этом примеру великого Александра, говорившего, что он обязан своему наставнику Аристотелю не менее, чем отцу Филиппу, потому что от отца он получил только жизнь, а от учителя – благую жизнь. Тот, чья душа будет так воспитана, подаст наилучшую надежду, так что превзойдет не только всеобщие ожидания, но даже упования, ибо, как говорит Крисп, «куда ты направишь свой ум, там он и всесилен»[507].
Но прежде всего надо остерегаться, как бы с самого начала детей не передать для обучения грубым и невежественным наставникам, от которых они возвратятся, если следовать высказыванию Цицерона, наполовину глупее, чем пришли. Я уж молчу о потере времени, без сомнения, так и получится, как говорил музыкант Тимофей[508]: потребуется после прикладывать двойной труд – во-первых, чтобы ученики предали забвению то, что они уже выучили (вещь эта поистине труднейшая, ибо, согласно Флакку, новый глиняный кувшин надолго сохраняет запах того, чем однажды был наполнен[509]), во-вторых, чтобы устремились к лучшим наставлениям, что также происходит тем позднее, чем больше времени и труда необходимо будет израсходовать для забвения тех первых уроков.