Школа в Мануте была прежде всего школой воспитания, она не имела профессиональных целей. В ней получили осуществление важнейшие принципы гуманистической педагогики: приоритет воспитательных задач, неразрывная связь образования и воспитания, принцип гармонического развития, соединявший в себе образование, нравственное и физическое воспитание. Программа образования по сравнению с традиционными тривием и квадривием была значительно расширена за счет поэзии, истории, философии, обучение было построено целиком на классических текстах, латинских и греческих; традиционные дисциплины изучались по-новому, риторика, например, как ораторское искусство (а не как искусство составления писем). Витторино учитывал природные склонности детей и индивидуальные особенности, выступал против схоластической муштры и принуждения, защищал мягкие методы в обучении и воспитании. И главное – он любил учеников. Личность самого Витторино оказывала сильное влияние на учащихся своей цельностью, подвижнической преданностью своему делу, нравственной высотой. Недаром символом его подвижничества был изображенный Пизанелло на обратной стороне медали Витторино да Фельтре образ пеликана, раздирающего себе грудь, чтобы кровью своей накормить птенцов.
В школе Витторино, помимо итальянцев, были ученики из Франции, Германии, Греции и других стран. Из школы выходили государственные деятели, высшие церковные иерархи, военачальники, гуманисты, учителя. Учеником Витторино и его преемником в «Радостном доме» был Оньибене да Лониго, ставший известным гуманистическим педагогом.
Воспоминания учеников и современников о Витторино да Фельтре[511]
1. Внешний вид и характер Витторино да Фельтре
Он был низкого роста, худой, [с лицом] красноватого цвета и как бы загорелый; нижняя губа, несколько выступающая вперед, лицо не безобразное и исполненное серьезности, так что его можно счесть с первого взгляда философом; и он пользовался таким уважением у школяров, что если вдруг смотрел пристальнее обычного, каждого мучила совесть за какой-нибудь промах, он так смущал его своим взглядом, что в румянце стыда читал признание в проступке. Но в любом случае был он учителем милосердным и ревнивым хранителем репутации другого человека; никакую вещь он не порицал публично, которая не была публично совершена. Обратившись к несомненным виновникам, он обычно произносил стих Овидия «О, как лицо – вины предатель», которым тайно колол виновника, а в других вызывал отвращение к греху. Пылкая его натура особенно склоняла его к страсти и к гневу – эти два порока, рожденные вместе с ним, он благородно подавил в себе, так что не было в нем ничего лучше и изумительнее, чем целомудрие, никогда им не нарушаемое, как никогда не показывался он и недостойным образом разгневанным…
Еще голос у него был сладостный, ораторский, особенно любимый слушателями; поза и жесты достойные, аккуратные, приятные. Потому что с самого детства, бегая, прыгая, объезжая лошадей, – развлечения, до которых так жадны мальчики, – он первенствовал среди сверстников; и также играл почти каждый день в мяч; это трудное упражнение он считал подходящим для сохранения здоровья и как бы необходимым для того, чтобы придать стройность и изящество позе.
2. Его достоинство и независимость
Мантуанцами правил тогда Джованни Франческо Гонзага, государь славный высоким духом и успехами; поскольку он был человеком мудрейшим, он очень беспокоился относительно воспитания своих детей и любой совет принимал с большой осмотрительностью. Наконец, узнав о жизни и нравах Витторино от одного венецианского патриция, с которым у него в те времена были дружеские отношения, он сильно возжелал Витторино и с помощью патриция пригласил его на должность воспитателя своих детей[512], не условливаясь о вознаграждении.
Приглашенный с этой целью Витторино, достаточно свободный в словах, заявил, что он восхищается умом государя, тем, что человеку безвестному и новому, мало даже известному жизнью и нравами, он доверил столь значительную обязанность, в особенности не договариваясь о жалованье – повода для вымогательства со стороны многих, которые, занимаясь торговлей, продаются каждому. Спросив затем относительно его успехов, поскольку слышал, что он был в расцвете сил, славился богатством и властью, сказал: «Сколь трудно править добродетельно при такой вольности!»