Гуманисты эпохи Возрождения о формировании личности (XIV–XVII вв.)

Среди сочинений Конверсини работы на морально-этические темы («О судьбе», «О тщете человеческой жизни»), вопросы индивидуальной морали обсуждаются в полубеллетристических диалогах «История Элизии», «Договор между подагрой и пауком». Ему принадлежат также исторические сочинения «Происхождение семьи Каррара» и «История Рагузы». Его работа «Драматология о предпочтительном образе жизни» посвящена обсуждению преимуществ монархической или республиканской форм правления. «Счет жизни» (1400) является своеобразной автобиографией автора и как редкий для раннего гуманизма жанр представляет исключительный интерес.

Особых сочинений на темы воспитания и образования гуманист не оставил, но интересный материал на эту тему содержат «Счет жизни», «Драматология» и письма. Поскольку Конверсини сам преподавал и знает современную ему школу, его взгляды на методы обучения, на понимание процесса обучения, взаимоотношений ученика и учителя представляют особую ценность. Конверсини оставил воспоминания о своем обучении в средневековой школе, что также интересно. Наконец, будучи в Падуе, он оказал влияние на учившихся там будущих гуманистов, которые в дальнейшем либо сами писали на темы образования (Верджерио), либо стали гуманистическими педагогами (Витторино да Фельтре, Гуарино да Верона).

Ниже публикуется фрагмент из «Счета жизни», где описывается обучение Конверсини в средневековой школе и где высказаны некоторые его мысли по поводу методов обучения.

Н. В. Ревякина

Счет жизни

V. Затем ребенком я был отправлен в Болонью[486], где благородная вдова Джакома де Тавернула, воспитывавшая меня вместе со своими детьми, при содействии своего брата монаха Грациана, отдала меня учиться. И я – что явилось предзнаменованием моей последующей судьбы – стал воспитанником школы Филиппино да Луго [от lugeo – оплакивать, скорбеть], школы жестокой и, я бы сказал, железной; ему затем сняли комнату у главного учителя грамматики Александра Казентинца[487]. О его, а также моих и брата расходах заботился Фома[488], поскольку мой отец поставлял ему из Венгрии всего вдоволь. Немного спустя отец умер, и я, бедненький, жил под покровительством и опекой Фомы и не знал с тех пор другого отца.

Итак, терпя безумную жестокость Филиппино, я упрямой душой возненавидел ученье и всех учителей. «Драчливого Орбилия» упоминает Флакк[489], этот же был не просто драчливым, а палачом учеников. Нас у него было четверо; племянника Грациана он однажды так жестоко избил, что, испугавшись, что тот умрет, ушел из города. Хотя мы любили товарища по школе, тем не менее желали его смерти, чтобы Филиппино либо понес наказание, либо был вынужден навеки удалиться в изгнание. Но мы прогневили богов, ученик поправился и был определен, более счастливый, чем мы, благодаря заботам своих родственников, к кроткому наставнику; наш тиран вернулся к нам.

С содроганием вспоминает душа жестокие и подлые злодеяния, которые совершал надо мной и братом этот кровожадный. Для читателей достаточно будет описать одно как неизменный признак его свирепости. Мой крестьянин[490] отдал Филиппино для обучения вместе с нами восьмилетнего мальчика, не знаю, какой Тезифоной[491] перенесенного к наукам от пашни. Молчу о том, как учитель бил и пинал малыша. Когда однажды тот не сумел рассказать стих псалма[492], Филиппино избил его так, что кровь заструилась, и между тем как мальчик сильно вопил, он его со связанными ногами, голого (так было всегда, ибо за любой ничтожный проступок он истязал нас розгой голыми, чтобы мы со всех сторон были открыты его ударам), подвесил на уровне воды в колодце, который находился и, думаю, еще находится в школьном доме Порте Нове, когда войдешь во двор, немного подальше от входа. Хотя приближался праздник блаженного Мартина, он [Филиппино] упорно не желал отменить наказание вплоть до окончания завтрака; наконец, после того как мальчик был извлечен из колодца, словно из преисподней, полуживой от ран и холода, бледный перед лицом близкой смерти, он уложил его в постель; с помощью сильно нагретых одежд, многократно меняя их, мы с трудом вернули его к жизни. Подумай, читатель, какое наказание применял к старшим тот, кто так свирепствовал против малыша!