ГУЛАГ

В архиве сохранилось следственное дело пятнадцатилетнего Владимира Мороза, которого обвинили в “контрреволюционной деятельности” в детдоме, где он содержался. Мать Мороза и его семнадцатилетний старший брат были арестованы раньше. Его отец был расстрелян. В детдоме Мороз вел дневник, который попал в руки НКВД. В дневнике он сетует на окружающую “ложь и несправедливость”: “Если бы человек, заснувший летаргическим сном лет 12 тому назад, проснулся, он был бы просто поражен переменами, произошедшими за это время”. Мороза приговорили к трем годам лагеря, но в 1939 году он умер в тюрьме[1187].

Эти случаи нельзя считать исключительными. В 1939 году, когда в советской печати появился ряд сообщений об аресте сотрудников НКВД за получение фальшивых признаний недозволенными методами, одна сибирская газета рассказала о “деле”, по которому проходило 160 детей большей частью в возрасте двенадцати – четырнадцати лет, хотя некоторым было всего десять. Четыре сотрудника НКВД и прокуратуры получили за ведение этого дела сроки от пяти до десяти лет. Историк Роберт Конквест пишет, что признания детей были добыты “сравнительно легко”: “Одного ночного допроса было достаточно, чтобы десятилетний мальчик ломался и сознавался в участии в фашистской организации с семилетнего возраста”[1188].

Дети-арестанты не были избавлены и от неумолимых требований системы рабского труда. Хотя, как правило, детские колонии не входили в состав самых жестоких северных лесозаготовительных или золотодобывающих лагерей, в 1940 году в Норильском лагере на Крайнем Севере был лагпункт для несовершеннолетних. Из 1000 детей и подростков, которые там содержались, часть работала на кирпичном заводе, остальные занимались расчисткой снега. Большинство составляли пятнадцати– и шестнадцатилетние, но были и дети от двенадцати до четырнадцати лет. Семнадцатилетних переводили во взрослые лагеря. О тяжелых условиях в Норильском детском лагере писали многие проверяющие, и в конце концов лагерь перевели в более южный район страны. Но к тому времени многие юные зэки пали жертвой холода и недоедания[1189].

Более типичны сведения об украинских детских колониях, где мальчики занимались деревообработкой и металлообработкой, а девочки шитьем[1190]. Кмецик, которого отправили в детскую колонию близ Житомира, работал на мебельной фабрике[1191]. Тем не менее в детских колониях присутствовало многое из того, что было во взрослых лагерях: производственный план, индивидуальные нормы, режим. В циркуляре НКВД за 1940 год для несовершеннолетних от двенадцати до шестнадцати лет устанавливается четырехчасовой рабочий день и еще четыре часа отводятся для учебы. Согласно тому же приказу, рабочий день заключенного в возрасте шестнадцати – восемнадцати лет составляет восемь часов, а учиться он должен два часа в день[1192]. В Норильском лагере эти правила не соблюдались – школы там не было вообще[1193].

Кмецик в колонии посещал вечернюю школу. Помимо прочего, ему там сообщили, что “Англия – это остров в Западной Европе. <…> Там правят лорды в красных одеяниях с белыми воротниками. Они владеют рабочими, которые трудятся на них, получая за это гроши”[1194]. Учеба не была в детских колониях первоочередной задачей. В 1944 году Берия гордо проинформировал Сталина, что колонии для несовершеннолетних внесли важный вклад в военную промышленность: там произведено боеприпасов и прочего на общую сумму 150 млн рублей[1195].

На детей в колониях воздействовали с помощью такой же пропаганды, как на взрослых в лагерях. Лагерные газеты середины 1930‑х писали о детях-стахановцах. Борясь с детским “тунеядством”, детей привлекали к таким же культурно-воспитательным мероприятиям, как и взрослых, заставляли петь те же самые сталинистские песни[1196].

И наконец, детей подвергали такому же психологическому давлению. Циркуляр НКВД за 1941 год потребовал организовать “агентурно-оперативное обслуживание” колоний для несовершеннолетних и детских приемников-распределителей, создать “осведомительную сеть из числа несовершеннолетних”. Причина – “контрреволюционные проявления со стороны антисоветского элемента из числа обслуживающего персонала и несовершеннолетних заключенных”. Так, в одной колонии дети “учинили бунт, разгромили столовую, напали на охрану, ранили шесть стрелков ВОХР”[1197].