Грубиян на одну ночь

— Эмм… — чешет он кудрявую голову. — Это вам… тебе…

Посмотрев на часы, хочу выставить его взашей:

— Слушай, — иду к своему столу, обращаясь к нему с материнской лаской. — Давай ты зайдешь через пару часов, да? И мы продолжим с этого места?

— Кхм… мне зайти с букетом? — смущается он.

Да плевать мне!

— Да, можешь с ним, — стараюсь звучать дружелюбно.

Боюсь в противном случае он будет от меня шарахаться.

— Ладно… через два часа, да? — пятится к двери.

— Именно, — киваю.

Это невообразимое дерьмо, но прежде чем он успевает испариться с моих глаз, дверь открывается, и на пороге возникает Стрельцов, неся с собой диаметрально противоположную энергию и заполняя собой мой маленький офис.

Бегло осмотрев помещение, как делает везде и всегда, задерживает взгляд на мне самой и на моем платье, после чего смотрит на парня с этим букетом в руках.

Он действительно выглядит бодрым. Чертовски бодрым. В джинсах, черной футболке и темно-синем шерстяном пиджаке, который сидит на нем потрясающе. На подбородке неизменная щетина, а суровые черты его лица вдруг принимают вид карикатурной иронии, будто положение, в котором он меня застал — гребаная развлекательная пьеса.

— Привет, — парень протягивает ему руку. — Рустем…

— Глеб, — добродушно отвечает тот на рукопожатие.

Контраст между ними настолько сильный, что я с силой закусываю губу. Мне вдруг кажется, что даже в юности Стрельцов не был таким кричаще-инфантильным, как мой гость.

— Я, в общем, пошел… — нервно объявляет парень.

Отойдя в сторону, Глеб позволяет ему выскользнуть за дверь и провожает его взглядом до тех пор, пока он не прикрывает ее за собой, не издав при этом ни одного постороннего скрипа.

Смотрю на него исподлобья, не собираясь ничего комментировать.

В образовавшейся тишине он кладет на пояс руки и смотрит на меня с легкой насмешкой.

— Мило, — бросает сухо.

Осматривает стены, потолок и мебель, разминая шею и не двигаясь с места.

Наслаждаюсь каждым его движением. Каждым движением его тела и губ. Взглядами, которыми награждает мое тело. Отрывистыми, но такими цепкими, что на коже под платьем собираются мурашки, ведь мне не нужны его слова, чтобы знать — забраться мне под юбку он хотел с того самого дня, как мы встретились впервые.

Вибрируя с головы до ног, пожимаю плечом:

— Я не питаюсь младенцами.

— Чего ты хочешь? — посылает мне прямой взгляд, резко меняя тему.

— Ты спешишь? — складываю на груди руки.

— Да, немного.

Эта неприступность играет на моих нервах, но я ведь уже сдалась.

Сделав пару нетвердых шагов, злюсь на себя и ускоряюсь. Стуча по полу каблуками, подхожу вплотную и обнимаю его талию, просунув руки под пиджак.

Глеб вздрагивает и каменеет, а я вжимаюсь в него, дрожа от ощущений и вдыхая запах его одежды. Стискиваю за его спиной руки. Тянусь носом к его шее и целую ее, зажмуриваясь от рвущихся из груди слез.

— Рита… — говорит с угрозой над моей головой.

Неподвижный. Но прямо напротив моей груди стучит его сердце, и оно ускоряется. Выпуклость в его штанах давит на мой живот, вызывая в нем кульбиты.

— Помолчи… — прошу, потираясь щекой о его грудь.

Она опускается и опадает в такт его дыхания, и, прежде чем окончательно расклеиться, шепчу:

— Я люблю тебя.

Сделав глубокий вдох, он молчит. Не знаю, сколько времени ему нужно, чтобы переварить мои слова и понять, что они означают. Возможно, для нас они означают разное. Для меня — дикую потребность в нем. Чтобы распознать его взаимность, мне слова не нужны. Если бы это не было взаимно, он бы не пришел.

Подхватив пальцами мой подбородок, заставляет посмотреть на себя.

Сверлит мои глаза тяжелым взглядом, но я сказала то, что хотела, и теперь он может делать с этим все, что хочет.

— Правда? — спрашивает жестко. — Может, тебе это кажется?

— Нет, — говорю с театральной печалью в голосе. — Не кажется.

Эта издевка не оставляет его равнодушным.

Заросший щетиной подбородок напрягается. Глаза становятся колючими. Та самая лесная зелень, которую изуродовала типография, темнеет.

— По-моему, тебе нужно разобраться в своих чувствах. Они у тебя непостоянные.

— Может быть, ты просто ревнивый дурак? — спрашиваю нежно.

— Если бы твой драгоценный Дима оставил семью, ты бы про меня вспомнила? — интересуется ровно.

— Предполагается, что тебя можно забыть? — изгибаю в улыбке губы.

— Марго, — чеканит. — Прямо сейчас я хочу назвать вещи своими именами, так что спрячь всю эту херню.

От жесткости этих слов мне вообще не хочется говорить.

Обида сжимает горло.

Тряхнув головой, вырываю подбородок и выпутываюсь из его пиджака. Делаю шаг назад, но жесткие пальцы перехватывают мое плечо, удерживая на месте.

— Я назвала вещи своими именами две секунды назад, — говорю хрипло. — Если тебе этого недостаточно, то уходи. Я не могу на каждом шагу объясняться за то, чего не делала и не собиралась делать. Плевать мне на него. Но все, что между нами когда-то было, тебя не касается, — пытаюсь вырвать руку. — Отпусти.

Я не знаю, почему плачу белугой по поводу и без повода. Это опять начинается! По щекам бегут мокрые дорожки, которые стираю ладонью.