Грубиян на одну ночь

Быть мальчиком для битья совсем не его кредо. Он амбициозный. Всегда был таким. Мне это нравилось. Мальчик из простой семьи, сам заработавший себе на первую машину. Они с Чернышовым скупили по дешевке тюльпаны, вложили все что у них было, и продали их на Восьмое марта с накруткой пятьсот процентов. Я с семи утра и до десяти вечера вместе с Ольгой Чернышевой торговала их тюльпанами, пока парни таскали нам эти бесконечные коробки. Это было выматывающе, но весело…

Отвернувшись, предлагаю ему ударить.

Сейчас мне невесело, и мысли пляшут, как пьяные.

Отмахиваюсь от воспоминаний и вру:

— За них не волнуйся. Вечер длинный, а у меня отличное настроение.

Я прекрасно понимаю, о каком экшене идет речь. Моя грудь при каждом наклоне выглядит довольно бесстыже, но это не мои проблемы. Моя единственная проблема — поскорее закончить эту партию, хотя мой соперник, кажется, преисполнился желанием не заканчивать ее никогда.

С учетом того, что происходило здесь десять минут назад, нашу игру можно назвать вялотекущей и недостойной ажиотажного зрительского интереса, которого и нет.

Гости разбрелись по шатру, но это не значит, что на нас никто не смотрит.

Взгляды на себе я чувствую со всех сторон, думаю, он тоже. Но в этом плане мы с ним из одного теста. Нам обоим не привыкать. Только если на него здесь всегда будут смотреть с уважением, чтобы он не сделал, то на меня — всегда с осуждением, чтобы не сделала я. Потому что у меня нет мужа, а значит, все мужья вокруг меня в опасности, хоть они мне и даром не нужны. Тешить их эго из года в год — не моя головная боль, а вот вести с ними дела — совсем другое дело. Я готова тешить их эго время от времени, ведь мужчины, как дети.

Чуть повернув голову, быстро осматриваюсь, но нигде не вижу голубой льняной рубашки и коротко стриженного затылка.

Отлично.

Может быть, Стрельцов отправился пугать зверей в лесу. Там ему самое место. После того, что он устроил, здесь от него все равно все будут шарахаться. Почему меня это волнует? Он ведь не ребенок.

— У тебя новый знакомый?

Смотрю на Миллера, чувствуя предательское волнение, которое все еще гуляет по моей крови.

Он ждет ответа с мнимым праздным любопытством, но меня все равно это злит.

— У меня много знакомых, — отвечаю, перейдя на другую сторону стола.

Надеюсь, это даст ему понять простую истину — я не хочу обсуждать с ним ничего, касающееся моей жизни. Моя жизнь — закрытая и запечатанная коробка для всех присутствующих здесь людей, и он — не исключение.

— Я думал, ты хотела сыграть, — кивает на стол, намекая на то, что мои удары не тянут даже на слабую попытку отыграться.

— Передумала. Хочу выйти на воздух, здесь душно.

Опять ложь.

Вообще-то, здесь потрясающе.

Музыканты играют что-то легкое и со вкусом, пахнет изумительно — лесом и вечерней свежестью.

Не знаю, кто организовал для Чернышова этот вечер, но этот кто-то гений.

Дима смотрит на меня секунду, а потом бросает:

— Как скажешь.

Зайдя с торца стола, принимается загонять в лузы шары один за другим.

Четко, метко и без ошибок.

Глядя на слаженную работу его крупного подтянутого тела, я не могу игнорировать тот факт, что в этом человеке слишком много всего интересного. С ним невозможно было скучать, думаю, и сейчас ничего не изменилось. Когда-то, еще до того, как окончательно перестала ждать, я была готова простить ему все. Начать все с чистого листа.

Я ждала почти четыре года.

Видимо, характер у него посильнее моего, потому что, выбрав направление, он не собирался с него сворачивать.

Что ж. Ветра ему в гребаные паруса.

Выпрямившись, смотрит на меня молча. Но его молчаливые взгляды я слишком хорошо знаю, и этот не исключение. Тягучий и пристальный.

Сглотнув, вручаю ему свой кий.

Нет…

Нет, черт возьми!

Впервые за последние полгода я вижу то, чего не видела раньше — мужчину, который ничего обо мне не знает. Ничего не знает о том, как я жила последние десять лет, каких усилий мне стоили мои достижения. Если он решил выгулять свой член, пусть найдет кого-то другого.

Молча шагнув в сторону, смешиваюсь с толпой.

Захватив по пути бокал шампанского, выхожу из шатра в летние сумерки, наобум выбрав направление.

Пытаясь стряхнуть с себя эмоциональную кашу, которая царапается под кожей, делаю большой глоток из бокала прямо на ходу и заворачиваю за белый брезентовый угол шатра, стараясь не сходить с дорожки, чтобы не увязнуть каблуками в газоне.

— Зараза! — поперхнувшись, стираю с подбородка кисло-сладкие капли и со злостью потрошу переброшенный через плечо крошечный клатч, в котором кроме пудреницы и салфеток ничего не помещается.

Кажется, я перебрала с шампанским, потому что, в ответ на резкое торможение, моя голова кружится и теряет связь между полушариями. Не исключаю, что я немного пьяная с тех пор, как родилась, иначе как объяснить то, что меня всю жизнь тянет на эпатаж.

Опустив голову, дергаю липкими пальцами упаковку салфеток, пытаясь не свалиться со своих шпилек.

Горящими щеками ловлю поток влажного вечернего воздуха, который остужает испарину на шее.