Гроздья гнева

– Слушай, – сказал Том. – Ведь так ее мигом обнаружат. Надо, чтобы было незаметно. Сровняй с землей, а сверху набросаем травы. Приходится, иначе нельзя.

Отец сказал:

– Я об этом и не подумал. А ведь без холмика не годится оставлять.

– Ничего не поделаешь, – сказал Том. – Его отроют, и нас обвинят в нарушении закона. Знаешь, что мне за это будет?

– Верно, – сказал отец. – Я забыл. – Он взял у Джона лопату и сровнял холмик с землей. – Чуть зима, так и провалится, – сказал он.

– Ничего не поделаешь, – повторил Том. – К зиме мы будем далеко. Утопчи как следует, а сверху надо чего-нибудь набросать.

Когда свинина и картошка были готовы, обе семьи собрались ужинать у костра, и все сидели тихо и смотрели в огонь. Уилсон запустил зубы в кусок мяса и удовлетворенно вздохнул.

– Хорошая свинина, – сказал он.

Отец пояснил:

– У нас было две свиньи. Думали, думали – решили зарезать. За них ничего не давали. Вот пообвыкнем в дороге, мать спечет хлеб, а тогда одно удовольствие: места все новые, едешь, посматриваешь по сторонам, а в грузовике у тебя два бочонка со свининой. Вы сколько времени в пути?

Уилсон провел языком по зубам, вытаскивая застрявшее мясо, и глотнул слюну.

– Нам не повезло, – сказал он. – Мы уж третью неделю едем.

– Господи помилуй! А мы рассчитываем дней в десять добраться до Калифорнии, а то и быстрее.

Эл перебил его:

– Нет, па, на это не рассчитывай. С таким грузом, может, и никогда не доберемся. Особенно если придется ехать по горам.

Наступило молчание. Они сидели опустив голову, и отблески костра освещали им только волосы и лоб. Над невысоким куполом огня жидко поблескивали летние звезды, дневная жара постепенно спадала. Бабка, лежавшая на матраце, в стороне от костра, тихо захныкала, точно заскулил щенок. Все посмотрели туда.

Мать сказала:

– Роза, будь умницей, поди полежи с бабкой. Ее нельзя оставлять одну. Она теперь все поняла.

Роза Сарона встала, подошла к матрацу и легла рядом со старухой, и до костра донеслись неясные звуки их голосов. Роза Сарона и бабка лежали рядом на матраце и перешептывались.

Ной сказал:

– Чудно как-то – дед умер, а будто ничего не случилось. Я и горя не чувствую.

– Это все одно, – сказал Кэйси. – Земля ваша и дед – это одно, неделимое.

Эл сказал:

– Жалко деда. Помните, он говорил, как там все будет, да как он виноград себе о голову станет давить, чтобы всю бороду соком залило…

Кэйси сказал:

– Это он так – шутил, посмеивался. Ваш дед умер не сегодня. Он умер, как только его с места сняли.

– Ты это наверное знаешь? – воскликнул отец.

– Да нет, не то. Дышать он дышал, но жизни в нем уже не было, – продолжал Кэйси. – Дед и земля ваша – одно целое, он и сам это понимал.

Дядя Джон спросил:

– А ты знал, что он умирает?

– Да, – сказал Кэйси. – Знал.

Джон смотрел на проповедника, и в глазах у него рос ужас.

– И ты никому ничего не сказал?

– Зачем? – спросил Кэйси.

– Мы… мы бы что-нибудь сделали.

– Что?

– Не знаю, но…

– Нет, – сказал Кэйси, – сделать вы ничего бы не смогли. Ваш путь определился, а деду с вами было не по дороге. Он и не мучился. Разве только утром, в первые минуты. Дед остался с землей. Он не мог ее бросить.

Дядя Джон глубоко вздохнул.

Уилсон сказал:

– А нам пришлось бросить моего брата, Уилла. – Все повернулись к нему. – У нас фермы были рядом. Он старше меня. Иметь дело с машиной не приходилось ни ему, ни мне. Продали мы весь свой скарб, Уилл купил машину, к нему приставили какого-то мальчишку, чтобы научил, как ею управлять. Накануне отъезда Уилл и тетка Минни решили попрактиковаться. Едут по дороге и вдруг видят – рытвина. Уилл как гаркнет – тпру! – да как даст задний ход – и врезался прямо в изгородь. Еще раз гаркнул, дал газ и – в канаву. Вот и остался ни с чем. Продавать больше было нечего, а машина вдребезги. Но, слава господу богу, кроме самого себя, ему винить некого. И так он обозлился после этого, что и с нами не захотел ехать. Ругался последними словами, когда мы уезжали.

– Что же он будет делать?

– Не знаю. Совсем человек рехнулся от злости. А у нас в кармане всего-навсего восемьдесят пять долларов. Сидеть и ждать, пока они утекут, мы не могли. Поехали – и в дороге совсем потратились. На первой же сотне миль выкрошило зуб в заднем мосту. Починка обошлась в тридцать долларов. А потом понадобилась покрышка, и запальная свеча треснула, а теперь Сэйри захворала. Пришлось сделать остановку на десять дней. Машина стоит, будь она проклята, а деньги так и текут. Когда мы доберемся до Калифорнии, просто не знаю. Надо ремонтировать, а я в этих машинах ничего не смыслю.

Эл деловито осведомился:

– А что с ней такое?

– Да не едет, и все тут. Сделает несколько оборотов, чихнет – и заглохнет. Потом рванет – и опять станет.

– Значит, берет с места и тут же глохнет?

– Вот-вот. Прибавлю газ, и все равно ничего не выходит. Чем дальше, тем хуже, а теперь уж я ничего с ней не могу поделать.

Эл сидел горделивый, солидный.

– Наверно, у нее бензопровод засорился. Я его продую насосом.

И отец тоже гордился сыном.

– Эл в этом деле понимает, – вставил он.