Гроздья гнева

– Бывают такие случаи: копают где-нибудь землю, наткнутся на покойника и поднимут крик – убили человека. Наши власти мертвыми больше интересуются, чем живыми. Пойдут допытываться, кто он такой, да как он умер. Я вот что хочу предложить: давайте положим записку в бутылку и закопаем вместе с ним. Там все будет сказано, кто он, как умер, почему его здесь похоронили.

Отец кивнул:

– Правильно. Только надо покрасивее написать. И деду не так одиноко будет, если напишем его имя, а то зарыли – и лежи, старик, один под землей. Ну, кто еще будет говорить? – Все молчали.

Отец повернулся к матери:

– Ты уберешь его?

– Уберу, – сказала мать. – А кто ужин будет готовить?

Сэйри Уилсон сказала:

– Я приготовлю. Вы идите. Мы с вашей старшей дочкой все сделаем.

– Вот спасибо, – сказала мать. – Ной, открой бочонок, достань оттуда свинины да выбери кусок получше. Она еще не просолилась, но есть можно.

– У нас есть полмешка картошки, – сказала Сэйри.

Мать подошла к отцу:

– Дай мне две монеты по пятьдесят центов.

Отец пошарил в кармане и протянул ей серебро. Она разыскала таз, налила в него воды и ушла в палатку. Там было темно. Сэйри вошла следом за ней, зажгла свечу, приткнула ее на ящик и оставила мать одну. Мать посмотрела на мертвеца, и сердце ее сжалось. Она оторвала кромку от передника и подвязала деду челюсть. Выпрямила его ноги, скрестила ему руки на груди. Потом опустила его веки, положила на них по серебряной монете, застегнула ему рубашку и обмыла лицо.

Сэйри заглянула в палатку:

– Может, помочь вам?

Мать медленно подняла голову.

– Зайдите, – сказала она. – Давайте поговорим.

– Старшая дочка у вас хорошая, – сказала Сэйри. – Уж сколько картошки начистила. Ну, говорите, что надо делать?

– Я хотела обмыть его, – сказала мать, – да переодеть не во что. А одеяло ваше испорчено. Мертвый дух ничем не выгонишь. У нас собака понюхала матрац, на котором умерла моя мать, так даже затряслась вся, зарычала, а это было два года спустя после смерти. Мы завернем его в ваше одеяло, а вам дадим другое.

Сэйри сказала:

– Зачем вы так говорите? У меня… У меня давно не было так спокойно на душе. Мы гордимся тем, что могли помочь. У людей такая потребность – помогать друг другу.

Мать кивнула:

– Верно. – Она долго смотрела в заросшее щетиной лицо с подвязанной челюстью, с серебряными глазницами, поблескивающими при свете свечи. – Он так сам на себя не похож. Надо закутать его с головой.

– А старушка ваша хорошо держалась.

– Да ведь она совсем старенькая, – сказала мать, – может, и не понимает как следует, что случилось, и не скоро поймет. А кроме того, нам гордость не позволяет отчаиваться. Мой отец говорил: «Отчаяться каждый может. А вот чтобы совладать с собой, нужно быть человеком». Мы все крепимся. – Мать аккуратно закутала ноги и плечи деда. Потом натянула один конец одеяла капюшоном ему на голову и закрыла им лицо. Сэйри подала ей несколько больших английских булавок, и, подоткнув одеяло со всех сторон, она зашпилила этот длинный сверток. И наконец поднялась с колен. – Похороны будут неплохие, – сказала она. – С нами проповедник, он проводит его в могилу, и вся семья в сборе. – Ее качнуло, но Сэйри не дала ей упасть. – Недоспала… – сконфуженно проговорила мать. – Ничего, пройдет. Нам пришлось много повозиться перед отъездом.

– Выйдем на воздух, – сказала Сэйри.

– Да, я все сделала, что надо.

Сэйри задула свечу, и они вышли из палатки.

На дне маленькой ложбинки жарко горел костер. Том вбил в землю колышки, подвесил на проволоку два котелка, и теперь вода в них била ключом, а из-под крышек рвался пар. Роза Сарона стояла на коленях в стороне от огня, с длинной ложкой в руках. Увидев мать, она встала и подошла к ней.

– Ма, – сказала она, – я хочу спросить тебя кое о чем.

– Опять напугалась? – сказала мать. – Девять месяцев без горя не проживешь.

– А ему это не повредит?

Мать сказала:

– Есть такая поговорка: кто в горе родится, у того счастливая жизнь. Правильно, миссис Уилсон?

– Да, есть такая, – сказала Сэйри. – А я еще другую знаю: кто в радости родится, тот всю жизнь казнится.

– У меня внутри будто все подскочило от страха, – сказала Роза Сарона.

– От веселья у нас никто не скачет, – сказала мать. – Ты лучше следи за котелками.

Мужчины собрались на краю светлого круга, падавшего от костра. Из инструментов у них были лопата и кирка. Отец отмерил восемь футов в длину, три в ширину. Работали по очереди. Отец взрывал землю киркой, а дядя Джон откидывал ее в сторону лопатой. Кирка переходила к Элу, лопата к Тому. Потом за кирку брался Ной, за лопату Конни. Работа шла без перерыва, и могила становилась все глубже и глубже. Стоя по плечи в прямоугольной яме, Том спросил:

– Па, еще рыть или довольно?

– Нет, надо еще – фута на два. Ты вылезай, Том. Тебе надо писать записку.

Том вылез, и его место занял Ной. Том подошел к матери, сидевшей у костра.

– Ма, а бумага и чернила у нас найдутся?

Мать медленно покачала головой.

– Н-нет. Что другое, а этого не захватили. – Она взглянула на Сэйри. И маленькая женщина быстро зашагала к палатке. Она вернулась оттуда с библией и огрызком карандаша.