Гром среди ясного неба

«Боже мой,— думала Диана,— как все это нудно!» И все-таки она признавала, что в этом была доля здравого смысла. Лежа на носилках в машине, в испарине от влажной жары Вашингтона — «Боже! Неужели нельзя было оборудовать кондиционер?» — Диана еще раз все обдумывала.

Основная цель ее «болезни», конечно, защитить папу, оправдать его приезд в Вашингтон. Так ей объяснили сегодня утром. Если выяснится, что она и не думала болеть, отец будет скомпрометирован, поставлен в самое неловкое положение. Если на то пошло, она и сама может оказаться в неловком положении. Что подумают люди? Скорее всего, предположат, что она беременна. А может, и нет. Думая так, она почувствовала некоторое разочарование.

Пропустить танцы в клубе в пятницу вечером еще не беда. Можно пережить и то, что Джек пригласит другую девчонку на морскую прогулку в воскресенье. Со всем этим она бы примирилась. Но зато ей хотелось быть по меньшей мере участницей, или даже центральной фигурой в этой драме, какова бы она ни была. Но она даже не знала, в чем суть этой драмы. Ей поручили лишь маленькую проходную роль. И в довершение всего возят по городу, как какой-то чемодан. К тому же она не сможет поделиться этим со своими подружками в церкви.

Ладно, она готова примириться и с этим. Но обидно лишиться даже маленькой минутной забавы — сирены. Да, очень обидно.

Может, все-таки попробовать добиться своего?

— А в больнице есть кондиционер? — спросила Диана.— Я уже вся расплавилась!

— Думаю, есть. И у тебя будет прекрасная палата.

— Ко мне смогут приходить посетители? — спросила Диана.— Чем я там буду заниматься целый день? Летом по телевизору не показывают ничего хорошего.

— У тебя будет возможность прочесть книги из списка для летнего чтения,— ответила мать.

— Дудки!

— Разве мы не договорились, что ты никогда больше не будешь так выражаться,— сказала мать.— Серьезно, дорогая!

— Хорошо, мама,— сказала Диана.— Извини меня.

Она объяснила матери, что так «выражаются» в юмористическом журнале «Мэд мэгезин». Больше она ничего не могла сказать о перспективе проторчать целых пять дней, а может быть, даже и неделю в палате госпиталя «Уолтер Рид», засыпая над «Домом на семи опорах», «Воспитанием» Генри Адамса и «Федеральным устройством».

— Ты хотя бы принесешь мне мои пластинки? — спросила она.

— Да, дорогая, принесу.

— Все?

— Нет, не все. Я отберу некоторые.

— Можно мне составить список? Я могу выбрать сама?

— Можешь, дорогая,— сказала мать вздыхая.

У Дианы мелькнула мысль: она неправильно себя ведет. Надо было с самого начала показать, что все это — тяжкое бремя, что от нее требуют настоящей жертвы. Но важно не переиграть, не быть надоедливее, чем обычно. Нужно разжалобить мать. Такое занудство! Она предпочла бы деловое соглашение, но с родителями приходится принимать в расчет эмоции.

Она уже подумывала о самом простом способе — небольшом шантаже. Она соглашается молчать об игре в болезнь в обмен на шубу. Однако это вряд ли пройдет. Услышав подобный намек, родители станут в благородную позу, заговорят о принципах и прочей чепухе.

— Как ты думаешь, я успею выйти из больницы, чтобы поехать к тете Мэри в Нантакет? — тихо спросила она.

— Не знаю,— ответила мать.— Посмотрим.

— О, мама, я так мечтала об этом все лето! Ведь я опекала этих малышей и…

— Я сказала — посмотрим,— повторила мать.

— «Посмотрим»,— значит, нет,— сказала Диана.— Известное дело!

— Я только хочу сказать,— ответила мать,— что мы постараемся. Но не все зависит от нас. Это зависит и от твоего отца, и от врачей, которые должны придумать правдоподобную версию. Но если твоя поездка в Нантакет сорвется, мы ее как-нибудь компенсируем. Например, возьмем тебя с собой на рождество в Нассау.

«Обрадовала,— подумала Диана.— Ехать со сморщенными стариками в те единственные две недели, когда в Вашингтоне не так скучно, как в течение всего года».

— Что интересного в Нассау,— начала было она. Но спохватилась и изменила тактику: — И потом, это ваш отпуск. Вы с папой ждете его с нетерпением каждый год. Зачем вам таскать меня с собой?

— Я иногда думаю, Диана, что ты очень чуткая девочка.

Диана попыталась определить, взвесить, достаточно ли она приплела мучений и достаточно ли проявила кротости, чтобы продолжать торговаться дальше. Она не была уверена и колебалась. Но мать сама дала отличный повод:

— Не беспокойся, дорогая. Мы для тебя что-нибудь придумаем.

Теперь волноваться нечего. За шестнадцать лет она в совершенстве постигла науку вертеть родителями. И сейчас, по-детски лучезарно улыбнувшись, она сказала, выговаривая слова так, как это требовала мать:

— Вот, есть шубка…

Мать вздохнула (плохо), улыбнулась (хорошо) и, посмотрев на нее (колеблется), сказала:

— Ну хорошо, мы об этом подумаем.

Диане больше не надо было торговаться. Когда мать говорила «посмотрим» — это был отказ, но «мы подумаем» означало согласие. Смешно, что мать за все эти годы сама не научилась этого замечать.