И убедить. Вот что самое трудное. Арни, конечно, не отмахнется. Но кто сможет поверить всему этому? Поверила ли бы ему Мариан? Да, конечно, она бы поверила. Но кто еще, кто еще во всем мире? И факт, что теперь прояснилось еще одно звено головоломки, утешал меньше, чем можно было ожидать. Уж слишком ясно, слишком просто все получалось. Так бывает только в детективных романах, где в каждой главе появляется по две улики. А в конце детектив, сидя в британской гостиной, сопоставляет их и указывает своим длинным изящным пальцем на дворецкого. И все же ему пришлось проявить большую выдержку, чтобы не реагировать на рассказ миссис Райл, когда она во время обеда подошла к их столу спросить Хоуп о ее тете и дяде. Хоуп пила кофе, а он одолевал второй стакан молока, изо всех сил стараясь впихнуть его в себя. Миссис Райл подошла к ним, чтобы выразить сочувствие, печаль, недоумение, надежду, удивление, благодарность… Она перебирала чувства, как некоторые женщины перебирают шляпки, но при этом обронила большое яркое перо — очень важный факт. Оказывается, в прошлую пятницу ее в Тарсусе не было, она делала покупки в Сол-Лейк-Сити. Она тараторила о неполадках в машине, о том, как ей пришлось возвращаться домой на грузовике Чарли Пирса, ехавшего из Шайенна. Моментально все встало на место. Он в пятницу находился в пустыне, наблюдал там за ящерицами. А Хоуп — где же она была?
По пути домой он спросил ее об этом. Она рассказала, как в пятницу выезжала на прогулку верхом на лошади, как убила змею, а потом спешила домой к ужину.
Все стало понятно, все предельно ясно. Поль поймал себя на том, что, будучи ученым, он проверяет разные гипотезы, как недоверчивый торговец проверяет монеты на зуб. Что же это за болезнь, если она поражает целый город в течение часа? Даже «черной смерти» потребовался бы месяц, чтобы расползтись по городу, да и то она скосила бы не всех подряд. Здесь же не заболели лишь те, кто был в пятницу за городом. Значит, в Дагуэе проводилось какое-то испытание, какой-то эксперимент, по ошибке поразивший именно Тарсус.
Теперь тяжесть в желудке Поля походила на бомбу. Он расслабил пояс и изменил положение на кровати, повернувшись со спины на бок и поджав колени, как плод в животе матери. Стало немного легче.
Но беда была в том, что он никак не мог заставить себя уснуть. Все попытки были напрасны. Он взглянул на часы: четверть девятого. Через час-полтора надо идти. Сумерки — искусственно отодвинутые летним временем — быстро сгущались. Он рассчитал, и Хоуп с ним согласилась, что лучше всего выходить между десятью и одиннадцатью часами вечера. Будет уже темно, но еще не прекратится хождение солдат, играющих в карты, просто отдыхающих и бродящих от казармы в старой школе к магазину Смита и обратно. Невероятность побега в это время была ему на руку. Кто пойдет бродить по горам поздно ночью? Он, конечно, тоже не пойдет, но можно успеть подняться по ущелью и достигнуть предгорья. Даже если он пойдет медленно и очень осторожно, то все равно, достаточно удалится от города. А с первыми лучами солнца он двинется в путь, уже не рискуя, что его кто-нибудь заметит. В три-четыре часа утра выходить нельзя, потому что еще очень тихо. Солдаты в карауле в это время настороженно относятся к любому звуку. Ночь, проведенная на голой земле, казалась ему небольшой ценой за стратегически важное преимущество, которое он получит.
Поль был очень доволен, что выбрал именно это время. Ему казалось, что у него есть все шансы на успех. Не только потому, что удачно выбрано время, но и потому, что они сумели пройти незамеченными от туннеля до центра города, потому, что беседа с Льюином и потом Робертсоном не вызвала у врачей подозрений… и еще потому, что, в конце концов, никто не смог заглянуть в его голову и прочитать мысли. Все это, как бы наивно это ни казалось, вселяло в него уверенность.
Поль снова вспомнил столовую и накатившую на него волну дурноты при виде Льюина, вошедшего поужинать. Хоуп наклонилась и спросила, в чем дело. Он шепнул ей, что вошел Льюин. Она не оглянулась. Поль, оценив ее сдержанность, последовал ее примеру. Он сидел, чувствуя, как сокращается его желудок, сжимая проглоченную пищу в комок, мешавший ему до сих пор. Однако Льюин не прокричал никаких распоряжений и даже не обратил на них особого внимания. Вместе с тем он не пытался их игнорировать, а улыбнулся и кивнул, прежде чем сесть за стол с другими офицерами.