Всё повторялось снова и снова, я был обречён умирать и возрождаться ради этой бесконечной борьбы. Никакой смерти. Мне запрещено умирать.
Дракон. Боль. Жар. Бред. Игла, глоток воды — и снова всё по кругу.
— Хватит с него, — услышал я голос директора из темноты. — Бросьте в карцер, пусть оклемается. А когда выйдет — он будет шёлковым. Здесь наша работа закончена.
Воспитатели тащили меня куда-то, а я смотрел вниз, на плывущий рисунок досок пола, и дышал. Не можешь ничего сделать — дыши. Просто, твою мать, дыши! Это важно.
-Конечная! — хохотнул воспитатель, и меня швырнули в темноту консерватории. — Сладких снов, герой.
Наконец-то покой. Я долго лежал на полу, дышал и смотрел широко раскрытыми глазами в темноту. В венах таял яд, которым меня накачали. Он уходил, продолжая колоть меня изнутри мириадами мельчайших иголок.
— Твари, — прошептал я первое своё слово после того, как за мной закрылась дверь.
— О, ты живой? — обрадовался голос справа. — Слава богу, я уж думал, трупак. Меня когда кинули — ты лежал. Я тут уже сутки, а ты — ни звука. Неправильно как-то, брат. Это консерватория, здесь полагается петь песни.
Голос я не узнал. Какой-то парень из десятков учеников проклятой всеми богами школы Цюань.
— И что ты мне сделаешь, если я поведу себя не так, как полагается? — спросил я.
Парень помолчал, потом примирительно заметил:
— Чего ты начинаешь? Я просто болтаю. Правду про тебя говорят, псих ненормальный.
— Про меня хотя бы говорят. А вот о тебе я ничего не слышал.
Парень заткнулся, а я потратил ближайшую вечность на то, чтобы сесть, привалившись спиной к стене. Впереди был ещё долгий путь к ведру, а я едва шевелился. Всё тело сотрясало дрожью, меня знобило, зубы стучали.
— Эй, ты, — позвал я. — Как тебя?..
— Зиан, — ответил парень. — Себя можешь не называть, я знаю, кто ты.
— Зиан, сколько я здесь?
— Двое суток почти. Меня вчера кинули. Или не вчера… Не знаю, брат. Когда меня выведут, считай, двое полных суток прошли. Дольше, чем на три дня, никого не закрывают.
— А до того? — Я обхватил трясущимися руками голову, раскалывающуюся на части. — Сколько я был в этой…
— В процедурке? — Зиан оказался понятливым. — Три дня. Поговаривали, что ты умер.
Хреново, что поговаривали…
— Как Ниу?
— Это кто?
— Ниу. Работает в кухне. Танцовщица. Серебряная заколка. Моя… Моя девушка.
— С заколкой — помню. Как? Не знаю, как. Видал в столовой.
— С ней ничего не случилось?
— Да не знаю, брат. А что могло случиться?
— Борцы.
— А! — Зиан хлопнул себя по лбу. — Вспомнил. Я ж на распиле, за воротами, до меня новости доходят, как до жирафа. Это ведь её тогда разложить пытались, а ты вмешался?
— Угу, — только и сказал я, борясь со рвотными спазмами.
Желудок был пуст и сух, как высушенный в духовке.
— Не, брат, её никто не тронул, если ты об этом. Иначе тут кроме нас бы ещё кто-то был.
Надеюсь, что так. Потому что если хоть одна из этих раскачанных обезьян хоть пальцем прикоснулась к Ниу, то первое, что я совершу, выйдя отсюда — убийство. Пусть не я сам взвалил на себя эту ношу, но теперь она моя.
— Ладно. — Я глубоко дышал, стараясь успокоить бешено забившееся сердце. — Зиан, извини. Я не хотел тебе грубить. Просто…
— Брат, о чём речь! — Зиан, видимо, отмахнулся. — Это консерватория. Всё, что здесь происходит, здесь и остаётся. Ты не поверишь, чего я тут только ни выслушал. Когда ломает — никто себя не контролирует.
— У тебя вроде неплохо получается, — заметил я.
— Потому что я всегда умудряюсь припасти с собой лекарство, — усмехнулся Зиан. — Без него толком не отдохнёшь.
— Ты сюда отдыхать ходишь?
— Конечно. Ведь это единственное место, где можно сделать вот так.
Я услышал, как он встал и глубоко вдохнул.
— А-а-а-а-а! — сотряс стены и решётки оглушительный вопль. — Я ненавижу клан Чжоу! Драл их главу на помойке, и ему нравилось, слышите, суки?
Он разбежался и ударил по двери.
— Директор Цюаня — очкастая обезьяна! — Ещё один удар. — Спалю лесопилку к чертям собачьим! Видишь? — спросил Зиан совершенно спокойным голосом. — Где ещё так душу отведёшь? Накапливается…
Я хмыкнул. Интересный парень, этот Зиан. Раньше я таких не встречал.
— И тебя это устраивает? — спросил я. — Сидеть взаперти и орать бессмысленные слова?