Гром

Зашло солнце, с гор пали тени; нойоны, пожелав друг другу удачи, разъехались. Батбаяр скакал вниз по распадку следом за своим нойоном. Хан был возбужден и весел.

— Что, Жаворонок, проголодался? — спросил он, обернувшись к Батбаяру. — Хотя ты, видно, из тех молодцов, которым поголодать день ничего не стоит. Слышал, о чем говорили сегодня? По душе ли пришлось?

Батбаяр улыбнулся:

— Один из ханов — тот, что похож на ламу и все время то нюхал табак, то курил трубку, видно, очень устал под конец. Только поддакивал другим.

Намнансурэн захохотал.

— Тушэту-хан, что ли? Это ты верно подметил. Он давно не утруждает себя делами и лишь бездумно поддакивает другим. А еще считает себя большим халхаским ханом! Грустно все это, — вздохнул Намнансурэн. «Спросить или не стоит», — подумал Батбаяр и, набравшись смелости, окликнул хана.

— Мой господин! Почему вы отказались стать великим ханом?

— А тебе этого очень хотелось? Но так ли уж хорошо быть великим ханом? — спросил Намнансурэн, глядя Батбаяру в глаза.

— Так ведь не сами же вы просили об этом. Разве для пользы дела не следовало встать во главе государства вам?

— А ты, оказывается, тщеславен. Впрочем, нет, скорее простодушен. Править государством — это не для меня, человека мало сведущего и бесхитростного. Да и хитростью немного добьешься. Тут нужен человек, душой болеющий за свой народ. Когда бы все решалось сообща, то и победы были бы полнее, и ошибки не так страшны. Только не бывает такого на свете, — задумчиво глядя вдаль, ответил Намнансурэн и, тяжело вздохнув, хлестнул коня плеткой.

Они выехали к берегу Толы. На зеленых лужайках тут и там позвякивали уздечками привязанные к длинным, натянутым меж столбами веревкам жеребята торговца кумысом. Над рекой разносился гомон турпанов.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ В КОЧЕВЬЕ ПРЕЖНЕГО ХОЗЯИНА

Однажды осенним утром, когда землю посеребрил иней, на подворье сайн-нойон-хана появился китайский чиновник в черной шелковой шапочке и черном хурэмте в сопровождении солдата — китайца с желтыми нашивками на плечах и длинной саблей. Заметив стоявшего у ворот Батбаяра, китаец потребовал немедленно проводить его к хану. Батбаяр отправил Соднома докладывать о приходе посланца амбаня, а сам остался при госте. Тот воровато осматривал подворье, притворно улыбаясь, заглядывал в глаза и льстиво раскланивался с проходившими мимо, стараясь не выдать кипевшего в нем презрения и злобы. Хан не принял нойона, велел передать, что болен, недавно выпил лекарство и потому не может подняться с постели, о чем искренне сожалеет и просит соблаговолить посланца простить ему нарушение этикета. Затем Намнансурэн разослал гонцов с поручением пригласить к нему на вечер двух-трех человек, с которыми и проговорил всю ночь. Орго еще не утепляли, и Батбаяр время от времени заносил в юрту дрова, топил печь и поневоле слышал обрывки разговора.

— Амбань Саньдо потребовал сдать все винтовки из казны богдо-гэгэна. Говорят, что об оружии ему донес драгоценный шанзотба Билэг-Очир. Он же сообщил ему о том, что Ханддорж пересек северную границу[48]. Когда амбань потребовал его вернуть, Билэг-Очир ответил, что посылал вана не он, а богдо и Намнансурэн, — хотят просить у русского царя оружия и солдат. Выболтал все, что знал, лишь бы войти в доверие к амбаню.

«Посмотреть бы на этого ламу, — подумал Батбаяр. — Слишком длинный у него язык».

На следующее утро юноша зашел в малое орго выпить кумыса. Дверь юрты осталась открытой, и он увидел, как во двор вкатил конный экипаж, и из него вышел приезжавший накануне китайский нойон. Он попросил передать хану, что наместник Поднебесной империи приглашает его срочно прибыть для дружеской беседы. Если хану нездоровится, то экипаж к его услугам. Намнансурэн принял приглашение, но к посланнику амбаня выходить не стал, а приказал передать ответ:

— Я болен, лежу в постели. Но если у дражайшего амбаня появилось ко мне важное и неотложное дело, я превозмогу страдания и сегодня же после полудня прибуду к нему в собственной коляске.

После отъезда маньчжурского посла Розовый нойон созвал в свое орго всех телохранителей.

— Время проявлять свое пренебрежение еще не наступило, а потому я еду к амбаню. Недалек тот час, когда амбань Саньдо покажет нам свой загривок. Но недаром говорится: любой пустяк может привести к роковой ошибке. Если этот маньчжурский нойон чувствует свою силу и изволит гневаться, что ж, я паду ему в ноги. Если же начнет задабривать, значит, чувствует собственную слабость, тогда я немедля уеду. Со мной пусть поедет побольше людей! Как приедем, друг от друга далеко не отходить. Скорее всего, он не станет меня задерживать. Но надо показать амбаню не только наше величие, но дать понять, что мы не побоимся померяться с ним силами. Меня будет сопровождать гун Максаржав. Как с нами обойдется амбань, так и мы с ним. Будет доброжелателен — хорошо, недружелюбен — мы ответим тем же.