Гром

«Разве одному только нашему хану? Нигде нет покоя людям. Нищих полно, грабят, убивают!» — думал Батбаяр. Юноша разложил тюфяк, прилег. «Когда были у Сандага мэйрэна, кто-то рассказывал, будто один тойн лама после смерти старшего брата-гуна затеял тяжбу с его сыном, чиновникам взятки давал, чтобы самому получить титул нойона и править хошуном. Видно, хорошо быть нойоном. Интересно, во всех странах князья, подобно нашим, лгут, клевещут, жалят друг друга, как змеи, лишь бы возвыситься?» — думал он.

Вечером Батбаяр вышел на улицу, сел неподалеку от ворот и принялся глядеть по сторонам. Вскоре к воротам подъехали двое лам в желтых дэлах и красных орхимжи, намотанных на голову. Один из них, с величавым белым лицом и большими темными глазами показался Батбаяру очень знакомым. «Что за лама? Где я мог его видеть раньше?» — подумал Батбаяр и пошел следом за ними во двор. Лам встретил Содном, поприветствовал, доложил, что княгиню Нинсэндэн довезли благополучно. Изумленный Батбаяр пригляделся внимательнее и узнал в ламе своего хана. «Зачем он переодевался? Может быть, на прием к богдо-гэгэну ходят только в таком одеянии?» Когда Содном и Батбаяр явились к хану, он был, как и прежде, в шелковом дэле, с длинной черной косой. Сидел, разложив перед собой сутры. Намнансурэн стал расспрашивать о том, как доехали, здоровы ли родные Нинсэндэн, что сказала ее мать и как себя чувствует сама княгиня.

— Весьма достойную женщину мы потеряли. Ну да что теперь говорить. — У хана вырвался вздох. — Но вы настоящие молодцы. Не оскорбили благородного человека жестокостью.

Содном-телохранитель согнулся в поклоне:

— Говоря откровенно, я поначалу был полон решимости выполнить приказ. Это вот Батбаяр… то ли пожалел, то ли поверил ей… А один, что я мог сделать? Вот и поступили, как она просила. Перевезли ее в монастырь.

— Да, слыхал я об этом. А этот парень ничего не сделает, не подумав. Тверд, но гибок. Видно, сам хлебнул горя. — Хан устремил на Батбаяра спокойный и в то же время строгий взгляд. — Глядя на него, не скажешь, что он служивый. Лицо деревенское, простаком прикинуться может, а дело до драки дойдет — спуску, похоже, не даст, — сказал хан и улыбнулся каким-то своим мыслям. — С завтрашнего дня будешь у меня коноводом. Найди подходящую трубку, сунь за голенище. Хорошо бы и петлю от укрюка к поясу прицепить. Будешь говорить, что ты ямщик с уртона Бухэг, — хан взглянул на настольные часы и обратился к Содному: — Объяснишь парню, как ему себя держать.

Радости Батбаяра не было границ. Еще бы, обратить на себя внимание самого хана. Такого умного и почитаемого народом! Удостоиться чести его сопровождать!

Вечером Содном привел Батбаяра к малому орго, сел рядом с ним на деревянный настил и стал объяснять, в чем состоят обязанности коновода.

— Наш господин приехал сюда будто бы лечиться у придворного лекаря богдо-гэгэна. На самом деле, чтобы тайно совещаться с нойонами по делу огромной государственной важности. Поэтому он то и дело переодевается, а иногда в совсем простой одежде ходит, как худонский. Или как лама. Ты должен держать его лошадь так, чтобы никто и не подумал, что это твой нойон. А если начнут приставать с расспросами или нападут на хана, бей без долгих разговоров. Здесь зевать нельзя. Это не то что в праздник с нойоном по гостям разъезжать. Надо быть все время начеку. Проедет ли мимо всадник, пройдет прохожий — замечай, не прячет ли он под полой обрез или нож, не высматривает ли чего. Следи за всем, что делается и впереди, и сзади. Привяжется кто-нибудь, кнутом огрей. Не отстанет — держи нож наготове. Мы тоже будем следить, но издали. Знаешь, почему? В министерстве амбаня разным отщепенцам, — есть среди них и монголы, и китайцы, — каждый день выдают по десять лан серебра и посылают шпионить за нойонами. Везде соглядатаи.

В это время хлопнула створка ворот и во двор вошел тучный лама. Сказав что-то привратнику, он направился прямо в ханское орго. Немного погодя вошел какой-то простолюдин в потрепанном дэле и тоже пошел в орго хана. Содном проводил их взглядом.

— Видел? Лама, тот, что пришел первым — гун Максаржав[41], за ним Хайсан[42]. Он харчин, вроде бы в поварах у Ханддоржа цинь-вана состоит. — Сказав это, Содном встал и уже шепотом добавил: — Мы с тобой должны следить за тем, чтобы никто не приближался к ханскому орго, не подслушивал.

Жизнь на улицах Да хурээ кипела до позднего вечера: крики, перебранки, пронзительный скрип телег, блеяние, ржание, мычание… Ничего подобного Батбаяр никогда не видел в Онгинском монастыре. Они с Содномом раз за разом обходили вокруг ханского орго. К полуночи огоньки стали постепенно гаснуть и город погрузился во тьму. В монастыре все крепко спали. Лишь собаки, не зная усталости, лаяли во всех концах города.