Гром

В темноте белоснежное орго хана походило на огромного задремавшего лебедя. Сквозь стыки решеток и половиц просачивался тусклый свет, и юноше вдруг показалось, что этот свет силится одолеть окутавшую мир тьму, но не может. Из юрты время от времени доносились голоса. Неожиданно раздался звон гонга. Содном бросился в орго, тут же примчался назад и побежал в трапезную. Принеся ведро с кумысом, отдал его Батбаяру.

— Отнеси кумыс и разлей по чашкам!

В юрте при свете китайской сальной свечи сидели друг против друга трое усталых мужчин и негромко переговаривались.

Смуглый, горбоносый мужчина в ламском дэле посмотрел на Батбаяра и указал на чашки из дешевого толстого фарфора, стоявшие на столе:

— Лей сюда. Если придется воевать, потребуются скорострельные винтовки, пулеметы. Русские хотят с нами сблизиться и маньчжурам оружия не дадут! Но протянут ли они руку помощи нам?

Он залпом осушил чашку и снова подставил.

— Лей полнее.

— Не знаю, — ответил узкоглазый лысый мужчина с седой бородкой. Вряд ли русский царь согласится поставлять оружие обеим сторонам, ведь он понимает, что, влезая в драку между нами, он и свой дэл может основательно изорвать. Опасно на него полагаться. А что делать, если они договорятся о совместной оккупации?

— М-да, тут есть над чем подумать. Такой поворот событий возможен, и мы не вправе упускать его из виду. Если придется сражаться, никто из нас не отступит. Но как выбраться из этого тупика, — сказал Намнансурэн и яростно потер лоб.

Батбаяр разлил остатки кумыса. Дальше оставаться было незачем, и он вышел из орго.

Два дня ждал Батбаяр, готовый в любой момент вскочить в седло и сопровождать хана в его поездке по городу. Но Намнансурэн как будто и не собирался никуда ехать. В легком шелковом торцоке и дэле, наброшенном на плечи, он в глубокой задумчивости бродил дни напролет по двору, словно мальчишка, гонял своим бархатным тапочком камешки и что-то напевал. Или лежал в орго, уставившись на тоно юрты и никак не реагировал на входивших; перестал шутить и даже разговаривать. «Как быть? На что решиться? Встать во главе своих хошунов на борьбу за освобождение от маньчжурского ига, попытать счастья или бросить все на произвол судьбы? Пусть идет своим чередом?» Мысли ворочались в голове огромными жерновами, жгли раскаленным железом, жалили, словно гадюки, и некуда было от них деваться. Надо на что-то решиться. Намнансурэн побледнел и тяжело дышал, словно пловец, попавший в водоворот.

Два дня вокруг орго стояла тишина, даже самые близкие хану люди не осмеливались нарушать его покоя. А на утро третьего дня во дворе появились три лошади, заседланные старыми потертыми седлами, какие бывают у бедных аратов — овцеводов. Кони рыли копытами землю, горячились, словно были выстояны для скачек. К малому полудню из орго вышел хан. Был он в войлочном торцоке, надвинутом на лоб, и коричневом хлопчатобумажном тэрлике с протертыми локтями. Но даже эта простая поношенная одежда не могла изменить его благородного облика.

— Сейчас поедем в падь Нухэт, это на северо-западе горы Богдо-уул, — сказал Батбаяру один из телохранителей. — Я поскачу вперед. Следуйте за мной на расстоянии, но из виду не теряйте. Группой ехать нельзя — можем привлечь внимание.

Телохранитель вскочил на коня и выехал со двора, Намнансурэн и Батбаяр приторочили к седлам суконные дождевики, засунули за пояс ременные кнуты и двинулись следом. Батбаяру было не по себе оттого, что он едет плечом к плечу с господином, будто с равным.

— Поезжай по правую руку от меня и держись как ни в чем не бывало. Ни на кого не смотри, сохраняй равнодушный вид, будто мы с тобой ведем разговор о лошадях, — напомнил, выезжая со двора, хан.

Выехав из города, они поскакали на запад и, лишь когда городские окраины скрылись из виду, переправились через реку Толу и погнали коней к возвышавшемуся на юге хребту. В дороге Намнансурэн расспрашивал юношу о родных местах, как живут и что говорят орхонские араты, в чем нуждаются, как относятся к Аюуру бойде и сомонному занги, поинтересовался, есть ли жена у Батбаяра.

— А ты, я смотрю, парень не промах. Молоко на губах не обсохло, а уже успел жениться. Скучаешь по жене? Снится небось по ночам? — смеялся хан.

Батбаяр смутился. «Хан, а в разговоре прост, да еще, оказывается, и балагур почище нашего Соднома», — думал юноша, смущенно ерзая в седле.

— Вообще-то жениться рано — это неплохо. Серьезнее, степеннее становишься, привязанность появляется к дому, забота о хозяйстве. Но ведь от жены ни на шаг не уйдешь, сидишь, как привязанный, сторожишь свой угол, а жизнь мимо проходит… «Лиса хороша, пока ее не убил; девушка хороша, пока ее в жены не взял». Знаешь, наверное, такую пословицу? Быть главой семьи — дело нелегкое. Согласен? — спросил Намнансурэн.

— Ваш слуга внимает каждому слову.

— Только смотри, жену наряжай, а о матери не забывай. Нет большего позора для мужчины, чем бросить мать.

— Как можно, господин! О матери и о жене заботится Дашдамба-гуай, оберегает их.

— Твой тесть, что ли? Это он, видно, тебя уму-разуму учил, — заметил нойон.