Гроб хрустальный

Глеб кивнул. Он вдруг ясно понял, что Света не просто не знала ничего об этой истории — те четыре года, что они учились вместе, она жила в совсем другом мире. Там не было Галича и Оруэлла, Самиздата и политзаключенных — и вряд ли Глеб сейчас узнает, что же в этом мире было. Может, подумал он, она и права: то были лучшие годы ее жизни.

— Вольфсона посадили за политику, — сказал он. — Говорили, Чак на него стукнул.

— Да, было что-то такое, — ответила Светка. — Я так и не поняла, чего все на него тогда взъелись. Ну, пошла его мама к директрисе, так ведь — родной сын. Ты бы разве не пошел?

— У меня нет детей, — напомнил Глеб.

— А, — протянула Светка, — тогда другое дело.

И она пожалела Глеба — она всегда жалела людей, доживших почти до тридцати лет и еще бездетных. На что они жизнь потратили?

Глеб взял у нее из рук фотоальбом и стал рассматривать обложку, где два котенка играли с клубком, а трое утят шли к пруду следом за мамой-уткой. Спокойной ночи, спокойной ночи малыши. Глеб подумал о трупе Снежаны на лестнице и вспомнил доносившийся откуда-то снизу голос старухи, напоминавшей менту про фронт, и резкий ответ мента.

Значит, есть свидетель. Что бы ни говорил Горский о поисках убийцы в Сети, надо поговорить с этой женщиной, которая живет этажом ниже Шаневича.

— Хочешь посмотреть? — Света открыла альбом. Альбом, куда вперемежку были сложены фотографии детей, друзей дома и многочисленных пьянок в подвале у Абрамова. Глеб механически перелистывал страницы. Изредка попадались знакомые лица — Ирка, Емеля, Абрамов.

На одной фотографии Глеб узнал Влада Крутицкого. Крутицкий стоял с модельного вида блондинкой, нежно обнимая ее за талию. Во всей его позе читалась забота и нежность.

— Кто это с ним? — удивился Глеб.

— Машка, его жена, — ответила Света. — У них какая-то романтическая история… типа она была в конкурсе красоты, а он был спонсором. Что-то в этом духе.

Глеб долистал альбом. Знакомых почти не попалось.

— Похоже, — сказал он, — наш класс почти весь разъехался. Как говорится, иных уж нет, а те далече.

— Как Саади некогда сказал, — кивнула Светка.

Она всегда была отличницей и все цитаты знала с точностью до знаков препинания. Жаль, подумала она, что от этого никакого толку в жизни после школы. Впрочем, пушкинская цитата напомнила ей, что о судьбе друзей ее предупредили заранее. Все сбылось — даже то, что порой трудно отличить, кто далеко, а кто и вовсе умер.

1984 год. Апрель

Стоя у доски, Света Лунева читала с выражением:

Из тучки месяц вылез
Молоденький такой
Маруська отравилась
Везут в прием-покой

Шел очередной урок по Маяковскому — Лажа его любила, и поэтому они проходили агитатора, горлана, главаря чуть ли не полгода. Каждый в классе получил по стихотворению, про которое надо было сделать доклад. Вольфсон, на правах любимчика и лучшего ученика, выбрал себе «Нате!» — отчасти потому, что оно ему действительно нравилось, а отчасти — чтобы сказать на уроке вслух слово «блядям». Он тогда еще не знал, что Лажа сама устроит двадцатиминутную дискуссию о словах «дерьмо» и «говно» в первых строчках «Во весь голос» — какое слово более приличное. После такого «блядями» ее явно не удивить.

Луневой досталось ничем не примечательное стихотворение про отравившуюся от несчастной любви Маруську. Два года назад Оля Кунина из 9 «В» наглоталась снотворного и месяц провалялась в больнице. Почему-то об этом знала вся школа, и, опасаясь рецидивов, учителя при каждом удобном случае капали всем на мозги о ценности собственной жизни.

На туфли денег надо
А денег нет и так
И вот Маруся яду
Купила на пятак

Вольфсон считал, что человеческая жизнь особой ценности не представляет. Его Учитель объяснял, что это всего лишь новомодная, гуманистическая идея, возникшая, когда закончились Средние Века и вера в магию. С математической неопровержимостью это означало, что если ты все-таки веришь в магию, в вертикальную иерархию, в Высшие Силы, то человеческая жизнь для тебя больше не ценна — как не была она ценна для викингов, для воинов Валгаллы, для гитлеровцев.

Обычное, профанное мышление не объясняло, чем был фашизм для Европы. Школьная программа и советские книги ничего толком не говорили о том, почему эмблемой СС была мертвая голова, почему эсэсовцы ходили в черном, и зачем вообще вызвали к жизни это тайное общество. Вольфсону повезло: он встретил Учителя, и тот рассказал, что Черный Орден был создан Гитлером, дабы вырастить племя людей-богов. В тайных Бургах ковались воины внутренней партии, проходившие через ритуалы «густого воздуха». Конечно, создатели «Семнадцати мгновений весны» ничего об этом не знали: пройди Штирлиц подобные ритуалы, вряд ли он остался бы советским разведчиком.